Форпост
Шрифт:
– С ней тебе стоит пойти к насолившему вам мошеннику.
– Зачем? – удивился Джон.
– Ты скажешь ему, что не испытываешь обид, а потому предлагаешь ему дело: устроить концерт этих парней у него на площадке. Доход – пополам. Он способен проверить твою инициативу, но я знаю, какой ты мастер обставлять тылы для ответного огня… Или – найдешь подставного директора, или задуришь мозги директору реальному…
– Но они по определению не поедут… - Тут Джон осекся, о чем-то трудно и хитро соображая...
– Думаю, Худой Билл одобрит такое дело, - вступил Серегин словом в наступившую паузу. –
К предложению открытия нового кинотеатра с участием динозавров тяжелого рока престарелый иудей отнесся с пониманием. И тут же, как, собственно, ожидалось, попытался самостоятельно связаться с директором группы, решив срубить куш без посредников. Звонил он, правда, по номеру подставного телефона, напечатанного на карточке, как бы ненароком забытой Джоном у него на столе, а потому получил достойный ответ о необходимости ведения переговоров только через известных директору лиц.
С таковой постановкой дела многомудрому деловому человеку пришлось смириться. И – пойти на вынужденные траты на рекламу, оповещение заинтересованного населения и на изготовление билетов, ибо дееспособность к инвестициям у партнеров-банкротов объективно отсутствовала.
Во избежание недоразумений с дележом денег билеты продавались в день концерта. С раннего утра в кассу, несмотря на умопомрачительные цены, выстроилась феноменальная очередь. Подпирающая друг друга череда граждан едва ли бы устремилась в таком количестве даже к гробу президента США, если бы тот в расцвете полномочий внезапно почил в бозе.
Наличность у населения, согласно трудно выстраданному договору, принимал Билл, сидя в каморке-скворешнице, отсчитывая сдачу и складывая доллары в пластиковые хозяйственные сумки.
Изнутри дверь каморки подпирали нанятые иудеем охранники со зверскими рожами. Впрочем, Билла они ничуть не смущали.
Для пущей убедительности в грандиозности предстоящего действа Джон пригласил «для разогрева» публики местную дворовую группу начинающих рокеров, содрав с нее деньги за начало столь блистательной сценической карьеры в окружении звезд мирового уровня. Рокеры поспешили завезти в кинотеатр свои динамики, тарелки и барабаны, тут же приступив к вдохновенным репетициям, что также благотворно откликнулось в сознании хозяина заведения относительно масштабности затеянной феерии.
– Как идет дело? – полюбопытствовал Серегин, в очередной раз позвонив Джону.
– Лох цепенеет, - кратко ответил тот.
Когда же на сцену вышли лохматые татуированные создания с гитарами, тряся свисающими к поясу гривами, и стены потряс рев восторженной, загипнотизированной мраком своих умов толпы, и звякнули, скрежетнув консервным звуком, оркестровые тарелки, отворяя торжество грядущей музыкальной вакханалии, Серегин, пройдя черным ходом в служебные помещения, раскрыл дверь кабинета хозяина, застав в нем мизансцену с налетом идиллии:
Религиозный еврей в сюртуке и широкополой шляпе, блестя линзами очков, поглаживал окладистую бородку, сидя за командным столом, Худой Билл и Джон располагались на стульях за приставным столиком, а двое чернокожих горилл с толстенными золотыми цепями на шеях, сложив мускулистые руки на груди, стояли у стены. Взоры служивых людей были прикованы к груде долларовых
Ленивым жестом поддернув ремень, притороченный к скобам, Серегин направил на громил изящный ствол «калашникова», порекомендовав:
– На пол! Руки – по швам! – И – удовлетворенно кивнул, постигая, с каким потрясающим повиновением был воспринят его совет.
Лицо религиозного человека за столом словно бы удлинилось, стекая к отяжелевшему подбородку. Кивнув на пустые сумки, валявшиеся у стены, грабитель обратился к Джону и к Биллу:
– Вы… Пакуйте деньги.
Поспешность в исполнении этого приказа удивления в нем не вызвала.
– Пойдете вперед, я – за вами, - продолжил Серегин, переводя зрачок автомата с одного своего компаньона на другого. – И, обращаясь к оставляемой в кабинете публике, прибавил: - Провожать меня не надо. Коридор узкий, из магазина не пропадет даром ни одна пуля…
Через считанные минуты они выезжали на трассу, ведущую в частный аэропорт. В оконце проплывало бескрайнее озеро Мичиган – темное и плоское. Остающийся позади Чикаго сиял огнями реклам, как процветающая шлюха показным изобилием бриллиантов.
Из кинотеатра на весь квартал гремела музыка, способная затмить усердия тысячи перфораторов. Но и ее перекрывали ликующие вопли восторженных почитателей.
– Здесь никого из Гарварда не встретишь, – сказал Худой Билл.
– Да… Просто – дети… - грустно поддакнул Серегин.
– Но во что превратятся эти непосредственные существа, когда не дождутся обещанных «Стволов и роз», - вздохнул лицемерно Джон. – Завтра непременно надо ознакомиться с новостями.
КИРЬЯН КИЗЬЯКОВ
Кирьян всегда был равнодушен к роскоши, но сейчас, сидя за рулем новенького «Мерседеса» с ластящейся к телу кожей сидений, ощущая медвежью мощь тяжелой, но послушной, как игрушка, машины, он все-таки испытывал нечто, похожее на гордость. И вовсе не потому, что мальчишка из сибирской глухомани, не способный даже помыслить об обладании такой колесницей, ныне относится к ней, как некогда к деревенским саням, либо к телеге. Нет, он был горд собою потому, что сейчас рядом с ним находился отец, старый человек, дряхлый телом, но удивительно сохранивший живой и цепкий ум, и глаза отца пристально всматривались в проплывающий за оконцем городской пейзаж, и тоже наполнялись светом гордости за себя и за сына, ибо чистые ровные мостовые, ухоженные частные домики, пышные сады, приветливые новостройки, - все это искрилось чистотой, уютом и довольством под голубым небом безмятежного солнечного дня. Этот город они выстроили сообща, вложив в него все силы, сметку и труд, и сейчас обоюдно понимали личную кровную причастность к созданному ими миру, окружавшему их своей благодатью.
Он был богат. Богат землей, ибо владел многими гектарами здесь, неподалеку от теплого моря, угодьями в Сибири, где стараниями Федора вырастала другая община, богат домами, конюшнями, городской недвижимостью, особняком, чьи окна выходили на зеленые поля и темно-синие зубцы гор, придавленных кипами белого хлопка под хрустально-прозрачным голубым небом. Он был богат женой, ибо Даша, несмотря на возраст, была красива и грациозна, как прежде оставаясь спокойной, отважной и бесконечно верной ему. Но главным его богатством были три дочери и двое сыновей.