Фото на развалинах
Шрифт:
— Я на тебя похож, — напомнил ей я.
— Ну и что? — мать глупо хихикнула и всё так же смотрела в сторону. — Даже собаки с хозяевами со временем становятся похожи. Ты не мой сын. Ты меня не любишь.
— Это ты меня не любишь, — заорал я, — тебе всегда на меня было наплевать! Ты знать не знаешь, что со мной происходит! Я сегодня всё потерял. Понимаешь? Всё! Я не знаю, как мне дальше жить. Но ты мне ни за что не поможешь. Потому что всю жизнь мечтала о девочке, которая бы играла на пианино. Потому что ты пьёшь и у тебя несёт крышу. И даже если я выброшусь из окна, ты тоже не заметишь!
Орал я громко. Мать даже повернулась ко мне и часто-часто заморгала, как всегда делала
— Тебе понравилось, как я играла?
— Я не слышал, — крикнул я, — не слышал! Поняла?
Она разревелась и выскочила из комнаты. И хорошо. Пусть бежит в гостиную, пусть бросается в окно, пусть всё это хоть чем-то кончится! Пусть всё кончится. Я так больше не могу! Я упал на постель и закрыл уши руками — сквозь стену снова послышались звуки третьего концерта. На этот раз почти все ноты были фальшивы, мать просто барабанила по клавишам как попало. Я встал, закрыл дверь в комнату, вытащил ящик из стола и принялся рвать Наташины фотографии. Разрывая, я кидал их вверх, и они падали на пол, на диван, мне на плечи. Потом зазвонил телефон. Мать в гостиной не подошла, музыка не замолкала. Телефон звонил и звонил. Мне показалось, что ещё один звонок просто распилит мне мозг. Я вскочил и сорвал с аппарата в своей комнате трубку.
— Елисей, это ты? — послышался Алискин голос.
— Да!
— Елисей, помоги мне, — заревела Алиска, — я таблеток наглоталась, мамы нет, «скорую» хотела вызвать, а мне говорят — чтобы взрослый позвонил. Мне страшно!
— Дура, — проорал я, — дура, дура, идиотка! Быстро иди в туалет и сунь два пальца в рот. Или иди к соседям. Быстро!!! Ты меня слышишь? Бегом!!!
Алиска что-то вякнула и положила трубку.
Я остался стоять с пикающим телефоном, среди обрывков фотографий любимой до сегодняшнего дня девушки. Меня окружал фальшивый Рахманинов и пустота. Со всех сторон. И в этой пустоте непонятно откуда появился голос историка. Голос говорил про разрушение и про то, что на обломках возникает новое. Я мог разрушиться сейчас, я это чувствовал. Даже если не прыгать в окно, даже если ничего не делать, от меня могло ничего не остаться. Потому что природа создавала человека слишком давно, и тогда она сделала это с любовью, но вся любовь износилась со временем. Превратилась в дешёвые пиратские копии… И моя копия истёрлась до дыр. Но я мог и выжить, если сделаю что-то. Что-то, чего бы раньше не сделал. Что-то хорошее. Тогда замкнутый круг, в котором я нахожусь, рухнет. Пустота исчезнет. И потом всё как-нибудь наладится. Голос историка был словно мостик через ничто. Потому что историк хорошо ко мне относился. Он действительно хотел мне помочь.
— Он хотел, чтобы у меня всё было хорошо. И я хочу, чтобы всё было хорошо. Я хочу жить. Я не хочу свихнуться из-за того, что любимая девушка оказалась жестокой… Я сам таким был. Был жесток к человеку, который меня любит… К единственному человеку, которому я на самом деле очень-очень нужен. Я был бесконечно виноват перед Алиской. А если она умрёт???
Я быстро набрал Алискин номер. Она взяла трубку сразу.
— Открой входную дверь на всякий случай, — сказал я, — и пытайся вызвать рвоту. Я бегу к тебе. Ты слышишь?
Так было правильно. Алиске было плохо из-за меня. Когда я писал план, я просчитался, я не подумал, что глупая Зеленина — живой человек. И он может думать, чувствовать и даже умереть. Из-за меня.
Через пять минут я уже бежал по скользкой улице спасать девчонку, которая раньше мне была совсем не нужна.
Как-то всё, что было до этого, вылетело из головы. Весь сегодняшний день, событий которого хватило
— Алиска! — громко крикнул я и, не дожидаясь ответа, пошёл в ванную. На полу за мной оставались грязно-снежные следы.
Алиска обнаружилась именно там. Она сидела на корточках, лицо у неё было бледное и зарёванное. Увидев меня, она снова разрыдалась:
— Лесь…
— Елки-палки, что же вы все такие мокроглазые? — я присел рядом.
— Сделала, что я сказал?
Алиска энергично закивала головой.
— Вышли таблетки?
Алиска ещё раз покивала.
— Воду после этого пила?
— Нет, — выдавила из себя Алиска.
— Пойдём на кухню, желудок надо промывать хорошо, а то мало ли.
Я протянул руку, подхватил Алиску и силой поставил её на ноги. Затем так же силой потянул на кухню, включил кран и набрал воды в первую попавшуюся чашку. Алиска замотала головой, но я поднёс чашку к её губам и заставил пить.
— Ну ты и дура, — говорил я, пока она глотала. — А если бы я не пришёл? Если бы я тебя послал нафиг? В гроб скорее захотелось? Ладно, я — сволочь, а вдруг бы тебе попался потом хороший парень?
— Я тебя люблю, — простонала Алиска, отстраняясь от чашки. — А ты любишь Наташу.
— Я никого не люблю, — пояснил я. — Совсем никого.
— Ты целовался с Наташей, — говорила Алиска, а я уже тащил её обратно в ванную. — Значит, ты её любишь, а я тебе совсем не нужна.
Против этого возразить было сложно. И я сказал:
— Думай, что хочешь, только потом, а сейчас снова два пальца в рот. Я в коридоре подожду.
Прикрыв дверь ванной комнаты, я, наконец, стянул куртку, разулся и, кинув обувь к порогу, пошёл на кухню. На кухне налил чайник и поставил на плиту. Затем отправился к неудавшейся самоубийце. Эмоций уже не было, была только прямая задача — помочь этой дурочке. Эту задачу я и выполнял, как мог.
— Не получается, — сообщила Алиска.
— Плохо стараешься или мало воды выпила. Ещё чашку?
— Не надо, пожалуйста, — жалобно попросила Алиска. — Мне уже лучше.
— У тебя вон лицо бело-серое, — не сдавался я. — Где ж тебе лучше?
— Правда, лучше, — глаза у Алиски снова были на мокром месте. — Ты пришёл. Прости меня, я не хотела тебя звать. Тем более я тебе не нужна.
— Не прибедняйся, — сказал я, — видишь, прибежал, значит нужна. Я к тебе, наверное, привык.
После этих слов я испугался. Мне не хотелось этого говорить. Привык или не привык, мне и самому было ещё не понятно. Я сам не знал, почему я здесь. Из-за привычки, из-за слов Виктора о добре, просто из-за чего-то человеческого, что наверняка во мне есть, не полный же я подонок… А слово «привык» могло Алиску обнадёжить. Ещё бросится мне на шею, начнёт нести глупости…
Но Алиска не бросилась, только сказала:
— Спасибо.
— Не за что, — ответил я, — давай, попробуй ещё. Вырвет чистой водой — значит, всё в порядке. Обошлось.
Я сел на кухне, глядя на начинающий шуметь чайник, взял со стола ложку и стал тупо вертеть её в руках. Всё будет хорошо. Хорошо, что Алиска струсила и мне позвонила. А могла бы не позвонить и умереть. Или её бы спасли и положили в психушку. А Наташа бы всем рассказала, что это я виноват во всём. Я стукнул ложкой по столу, потом швырнул её в угол. Не надо думать о Наташе. Её больше не существует. Буду считать, что это она отравилась и исчезла. Забуду это всё и начну жить сначала.