Фотографирование осени

Ботева Мария Алексеевна

что смогла, всё выслушала», — подумала сегодня Мать-Тереза

Живи, — «дальше придётся самой». «Хорошо. Угадай мою

мысль», — подумала я и спросила голосом:

— Знаешь, что я думаю обо всём этом? Обо всей этой дей-

ствительности?

Мы как раз шли мимо стройки какого-то нового торгово-

го центра, по дорогам ехали камазы, гружёные углём, кругом

нас топталась и продолжалась жизнь, голуби кидались под но-

ги, бледное солнце

сидело на сером небе, поднимался ветер.

— Что-нибудь музыкальное? — спросила Чайковская-

Спивак.

Точно, музыкальное! Это правда, каждое утро, только от-

крою глаза, я думала одно и то же, каждый раз одно и то же. Не

знаю, кто в этом виноват: я сама или окружающая действи-

тельность, но каждое утро начиналось одной и той же фразой.

— Только родина, только хардкор! — произнесла я её в

лицо невозможной Виктории-Маргарите Рукавицкой-Нусс.

Мысль её побежала куда-то за угол дома, а сама она прямо на

глазах стала уменьшаться, уменьшаться, и вот я слезла с её

спины. На прощание Виктория протянула мне руку.

«Я заберу все твои имена себе на память», — подумала я.

«Забира-ай!» — донеслась её мысль из-за угла. Маргарита-

Виктория пропала в людском переменчивом море. Меня ждал

театр и неизбежные неизвестные мысли о том, что делать

дальше. Чем занимаются в таком случае? Театром, наверняка

театром.

П о т е р я н н а я г л а в а

Эта глава была потеряна, но довольно быстро нашлась.

Она просто закатилась под стол, и всё, что мне нужно было сде-

лать — наклониться и поднять её с пола. Так я и поступила. Вот

так дурацкое происшествие, нелепая случайность дали имя

этой главе. Это всё, что нужно знать о ней.

Зима, чёрно-белый doc

Снега так много, счастье особого свойства, когда можно

расплакаться от него, но это так глупо.. Подойдут и спросят:

«Чего ревёшь?» — как объяснить? От снега? От света? От кра-

соты? Белый снег, тропинки из песка, закат отражается в окнах

многоэтажек, розовое облако со светлой каймой, пробки, авто-

бус подолгу стоит на одном месте, так что всё можно рассмот-

реть детально. Думаешь: видит ли это кто-то ещё? Видит ли

кто-то, кроме тебя? Невозможно же, чтобы не видели. Невоз-

можно. Успокаиваешься, едешь дальше, смотришь, думаешь: о

снеге можно много написать, прямо сейчас взять ручку и

начать — о снеге, о зиме, о белом. Но уже написана сказка, если

бы не эта сказка о снеге, можно было бы написать о снеге. Но

люди

могут устать от этого, от снега, от белого, от света, до-

рожки из песка не всем нравятся так же сильно. С трудом сдер-

живаешься, чтобы не написать. Хорошо хотя бы думать о снеге

постоянно, и вспоминать некоторые слова, держать их в голо-

ве, перекатывать во рту, пробовать на вкус: снег, свет, лес. Снег,

свет, смех. Свет, свет, снег. Смех, снег, лес. И так далее, пока не

доедешь до работы, а там уж будут другие слова. А когда уста-

нешь от них, посмотреть в окно — а там снег, свет, снег.

На городских ёлках лежит снег, пока ещё январь, но при-

дёт февраль, весь его пообдует с веток, посшибает, останутся

они без снега, без наряда, как летом. Снова как летом. Недолго

их счастье и белая красота.

На киосках провода с иллюминацией, их прикрыло снеж-

ными карнизами, и огни оказались внутри снега. Они продол-

жают бежать, светиться из-под белого — матово и нежно, бере-

гут от яркости наши глаза.

Всё берёжет нас этой зимой, всё жалеет. На улице так кра-

сиво, светло, так радостно, что начинаешь бояться, как бы это

не потерять, внутрь, в живот, как будто пробирается мороз — и

это счастье? Но вполне можно уйти в дом, отвернуться от окна,

не видеть ничего белого, успокоиться. И снова посмотреть в

окно, убедиться, что красота твоя никуда не делась, те же чёр-

ные ветки под снегом, те же дорожки из песка, и морозно так

же, как было утром, а может быть, ещё холоднее. Только что

было тревожно, только что был холод внутри, а теперь — хо-

рошо, празднично. Правда, как зима не даёт забыть о себе, хо-

лодит щёки, так и у этой радости внутри как будто сидят игол-

ки: ступишь не так, поскользнёшься, подумаешь о чём-то дру-

гом — и уколешься. Завозишься, забеспокоишься — и иголки

будут колоть сильнее. Зима говорит: «Спокойствие, будьте

спокойны, пока что я тут, с вами».

Пока она тут.

*

Мир же не пустой, в самом деле, даже если ничего нет у

тебя и ходишь, как обалдуй, по городу, ищешь надпись: осто-

рожно, сход снега, а её всё нет, а снег сходит и сходит, а больше

и нет ничего, так вот, всё равно остаются слова какие-то. Они

ходят и ходят по миру, босые, бедняжие, без тебя, может быть,

не такие и бедные, но мы-то знаем: то, что без нас — оно бед-

ное и босое. Давай теперь майся, ищи свои слова, они ходят уже