Фотография на память
Шрифт:
Где же, где? Были в руке. Он точно помнил. Значит, выпали, когда уснул. Или он бредит и их не было никогда?
Но магазин, почтовый ящик… Конверт!
Пол, подоконник, чертова губка, да отцепись уже! Полки… Да нет, какие полки! Не вставал он к полкам! А куда вставал?
Алька, помоги, а?
Он сел на кровать, чувствуя, как в горькой усмешке ползут губы. Как там фамилия была у пожилого? Слонимский? Сибурский?
Рука еще пахла ароматизатором, он опустил ее, потер о
Идиот! Придурок!
Он едва не захохотал в голос. Убрал! Спрятал! Так, чтобы никто не догадался! Сам втиснул фотографии между матрасом и деревянной боковиной, сам же и забыл.
Первая, вторая, третья…
Двадцать пятое число, вот оно, родное, куда ему деться?
Скобарский (Скобарский!) смотрел, казалось, с неким укором. Что ж вы, молодой человек, совсем?
Так… Вадим подхватил телефон с тумбочки, торопливыми пальцами заправил в него батарею, защелкнул крышку.
Ну же!
Несколько томительных секунд он держал кнопку включения. Телефон, помедлив, вздрогнул в руке, осветился и спросил пин-код.
Два-шесть… Ах, черт!
Вадим полез в ящик серванта за записной книжкой. На пол посыпались квитанции, какие-то буклеты, рецепты, инструкции, чеки, старое фото на паспорт.
Второй ящик.
Книжка была вырвана из его пасти с рассыпанием пуговиц из жестяной коробки и торжествующим воплем.
Два-шесть-четыре-четыре!
Телефон посоображал и разродился простеньким рисунком и значками даты (двадцать первое), дня недели и сети. Вадим — пальцем по клавишам — побежал по контактам. Где-то здесь…
Вика, Андрей Диц, Леха к., Суров, Аль…
Его на мгновение скрючило от боли, но он взял себя в руки. Дальше… Аль… Алька, Ли, авто, Димка прог.
После набранного номера в телефоне долгих десять секунд что-то потрескивало и попискивало. Вадим обкусал губы.
Фотографии, все пять, лежали на расчищенном крае кровати.
— Да, — наконец ответила трубка.
— Димон! Привет, Димон! Это я, — зачастил Вадим.
— Не ори, у меня высветилось, — сонно ответила трубка.
— Димон, у тебя база адресов, кажется, была…
— Т-с-с, — испугалась трубка, — не открытым текстом же.
— Можешь мне посмотреть?
— Срочно? — уныло спросила трубка.
— Сейчас.
— Всем сейчас, всем… Что есть?
— Фамилия. Скобарский.
В глазах у Скобарского на фотографии будто бы мелькнул опасливый интерес. Такой, что за сердце, и руку прижать…
— Скобарский? — переспросила трубка. — Две эс? С-кобар-с-кий?
— Да.
— Через десять минут позвони.
Телефон дал короткие гудки.
Вот, Алька, подумал Вадим, я скоро все выясню. Ты бы, конечно,
Он грустно улыбнулся.
Может и так. Только какая разница?
Лихорадочное волнение, охватившее его при поиске снимков и звонке, схлынуло, сменившись угрюмой апатией. Он достал из-под подушки фото улыбающейся Альки и долго смотрел в серые глаза. Погладил морщинку.
Раньше не замечал, а вот — морщинка. Коротенькая.
Чтобы чем-то занять руки и голову в эти десять минут, он собрал фото с пола, с кровати, вывалил все это на стол, памиром, монбланом, глянцевой фудзиямой, и стянул с полки стопку прозрачных голубоватых файлов.
Проспект, стрелой уходящий вдаль, в клубящееся на горизонте небо — в первый файл. Кошачий хвост, выглядывающий из кустов, — во второй. Грозные заросли крапивы — в третий. Гелиевый шар с надписью "Поздравляю!", зацепившийся нитью за фонарный столб, — в четвертый. "Поздравляю!" было полно иронии. Не летится, мол? Поздравляю. Дальше — в пятый, в первый, в третий, опять в первый, потому как городские виды.
Опомнился он через полчаса.
— Димка!
— Вот что ты кричишь? — сказала еле пойманная телефонная трубка ему в ухо. — Я прекрасно тебя слышу.
— Ты посмотрел?
На том конце соединения почесались, отчетливо щелкнула клавиша на далекой клавиатуре.
— Тебе повезло. Скобарский в нашем городке имеется всего один. Дмитрий Семенович, шестьдесят четвертого года рождения. Пиши адрес…
— Погоди.
Ручка нашлась на журнальном столике, старый буклет пожертвовал разворотом.
— Кутузова десять, квартира пятнадцать.
— Кутузова?
Вадим подул на острие ручки. Шарик, что ли, засох? Куту…
— Да, это восемнадцатым автобусом, — сказала трубка. — Ну, все, в общем.
— А еще тут…
Он не успел спросить про "…сково" со второго снимка — в ухо заквакали сигналы отбоя. Пип-пип-пип. И ладно.
Кутузова десять…
Вот и спросим, откуда и почему, и когда… Именно, что когда… Вадим потер колючий подбородок. Будут ли с небритым разговаривать?
Ему вдруг подумалось, что все это самообман, все эти числа непонятные, все эти люди, все эти фальшивые эмоции, заставляющие пролетать коридоры на повышенной скорости и биться плечами об углы. Разве это кого-нибудь спасало? Разве это может кого-нибудь воскресить? Ведь нет. Наверное.
Получается что? Предательство?
Он обнаружил себя напротив зеркала в ванной комнате с запененной нижней половиной лица и невесело ухмыльнулся.
Значит, решил уже.
Ты прости меня, Алька, я просто хочу разобраться.