Французская жена

Берсенева Анна

Мария хотела было сказать, что такого про своего отца и не думает, но вместо этого спросила:

– А я счастлива, месье Доминик, как вам кажется?

Она спросила это неожиданно для себя самой. Папаша Доминик бросил на нее недовольный взгляд из-под густых седых бровей и сказал:

– Конечно.

«Все-таки это только клише, будто старые люди мудры, – подумала Мария. – На самом деле проницательность с годами уходит».

Она выпила кальвадос. Как жаль, что от него не становится легче на сердце. Она уже попробовала этот способ дома, а потому знала,

что он не помогает.

Мария была единственной посетительницей кафе. Папаша Доминик перетирал за стойкой стаканы и ворчал, что Париж лишает людей наблюдательности, от чего они перестают понимать и самих себя.

Мария рассеянно смотрела на огонь очага. Она не была счастлива.

Домой она добралась только благодаря тому, что ее дом стоял на одной длинной лестнице с кафе папаши Доминика и можно было держаться за перила этой лестницы.

Кругом было темно, уличные фонари не горели. Ветер, усилившийся к вечеру, сбивал с ног. Мария никак не могла попасть к себе во двор: ветер прижимал калитку к забору, вжимал Марию в калитку, и все ее попытки вырваться из захвата этого ветра оказывались бесполезны.

Мария бросила на землю мешок с дровами и, вцепившись в кольцо калитки обеими руками, потянула его на себя.

– Можно, я вам все же помогу? – вдруг услышала она.

Ей показалось, что это был голос ветра. Но не ветер, конечно, взял ее за плечи, приподнял и переставил на шаг в сторону. Для такого шквального ветра это было сделано слишком бережно.

И для любого ветра это было слишком бережно.

И для любого человека.

Она вскрикнула.

– Не бойтесь, Мария, – сказал Феликс. – Вы меня не узнали?

Она хотела сказать, что просто не ожидала его увидеть. Но прежде чем успела это сказать, она поняла, что это неправда.

Конечно, она ожидала его. Увидеть, услышать, почувствовать, как его руки касаются ее плеч.

– Я… не думала, что вы приедете… сюда… – глупейшим образом пролепетала она.

Феликс открыл калитку.

– Что это у вас? – Он указал на ее мешок.

– Дрова.

Ее снова качнуло ветром. Феликс поднял с земли мешок, вскинул его на плечо. Взял Марию под руку и повел домой.

Глава 5

В доме стояла кромешная тьма.

– Сейчас я зажгу свечи, – сказала Мария в эту тьму.

Феликс был совсем рядом – она чувствовала тепло его рук.

– Мария, простите меня, если можете.

Она промолчала. Она не знала, что ответить. То, что он ушел, не простившись с нею, что не позвонил ей ни назавтра после той ночи, ни потом, не столько обидело ее, сколько оглушило. Как удар рукояткой граблей по лбу.

Или это правильно – не звонить женщине, с которой всего-навсего провел ночь? Француз позвонил бы обязательно. Но у русских мужчин все по-другому. Отстраненная вежливость им совсем не свойственна. Не захотел, чтобы секс повторился еще раз, вот и не стал звонить.

Она ведь уже убедилась, что такая мелочь, как чувства, не значит для них ничего.

Все время после той ночи, весь этот месяц, проведенный

в одиночестве, она думала именно так. Но сейчас, когда Феликс стоял в полушаге от нее и она слышала его руки, Мария не знала, что ей думать.

Не дождавшись от нее ответа, он шагнул в сторону. Она поняла, что он сейчас уйдет, и похолодела, хотя невозможно было похолодеть в насквозь холодном доме.

Она стояла и молча ждала, когда хлопнет входная дверь. Но в доме было тихо. Что делает Феликс, Мария не понимала: он двигался совершенно бесшумно.

Наконец она расслышала шорох у камина, потом стук дров, падающих на пол из мешка. Через минуту дрова вспыхнули. Комната осветилась отблесками каминного пламени.

Феликс сидел на корточках перед камином и поправлял дрова, сложенные домиком.

– Это все, чем вы согреваетесь? – спросил он. – Здесь же холод собачий.

– Было тепло. – Мария завороженно смотрела, как играют отблески на его огромных руках. – Но вчера вечером сломался генератор. А здесь электрическое отопление. Его обычно хватает, ведь зимы на юге не очень холодные. Да обычно я и не приезжаю сюда зимой. Эта зима необычна.

– И что вы собирались делать?

– Я растопила камин, но дров хватило только на ночь. Вот, папаша Доминик дал мне еще. До завтрашнего утра.

Это был не слишком толковый ответ.

– В старых домах должны быть печи, – сказал Феликс.

– Они есть, но я не думаю, что их когда-нибудь топили.

– Когда-нибудь их топили точно.

– Я этого не помню.

– Пойдемте посмотрим. Вы говорили, есть свечи?

– Да. Вот они.

Мария поднесла медный шандал к огню, зажгла все три свечи. Это были последние свечи, которые нашлись в доме. Пополнить их запас оказалось невозможно по той же причине, по которой нельзя было купить новый генератор: все предметы, необходимые для освещения и обогрева, в Кань-сюр-Мер были раскуплены.

Феликс снял куртку, оставшись в черном плотном свитере, взял шандал и вышел из комнаты. Мария пошла за ним.

– Закройте дверь плотнее, – сказал он, когда они оказались в коридоре. – Весь дом этими дровами не обогреть.

Феликс пошел по коридору, заглянул в кухню. Шандал со свечами он держал высоко над головой, осматривая стены. Отсветы плясали по средневековым деревянным балкам на потолке.

– Конечно, здесь есть печное отопление, – сказал он наконец. – И пользовались им не так уж давно. В войну, может быть.

– Откуда вы знаете? – спросила Мария.

– Видите отверстия? – Он снова поднял шандал. – Это душники. Через них горячий воздух подавался в комнаты. По-моему, это что-то вроде амосовских печей.

– Амосовских? – удивленно переспросила она. – Мне кажется знакомым это название. Я могла его слышать?

– Читать вы его могли, – сказал он. – У Чехова в «Доме с мезонином» художник всю ночь слушал, как гудят старые амосовские печи.

– Вы перечитывали этот рассказ?

– Нет. – Ей показалось, что в его голосе тоже прозвучало удивление. – Почему вы решили, что перечитывал?