Французский детектив

де Кар Ги

Поскольку он был уверен, что Жак никогда не полюбит мать, я посоветовал сосредоточить его внимание на каком-то другом образе — лучше всего было бы, если бы чья-то нежность заменила ему материнскую. Мсье Роделек часто говорил мне о Соланж и о ее письмах к Жаку. Он считал, что Соланж могла бы заменить ему мать и, может быть, впоследствии даже стать ему женой. Он напомнил мне, что в свое время я советовал ему не забивать голову Жака Евангелием, и добавил, что после долгих размышлений он решил в некотором смысле последовать моему совету — сделать из Жака человека в полном смысле этого слова. Чтобы достигнуть этой цели, он хотел рассчитывать на меня. Я был счастлив, что этот святой человек принял решение в согласии с законами природы, и обещал ему помочь чем смогу. В свою очередь я стал с большим любопытством приглядываться к этому мальчику, которым

мсье Роделеку и мне предстояло заниматься особенным образом. В то время как его воспитатель внушал ему основные понятия, я внимательно следил за его физическим развитием. Очень скоро я отметил, что сексуальный инстинкт будет играть в его жизни слишком большую роль. Жак не сможет обойтись без женщины. Своими наблюдениями я поделился с мсье Роделеком. Мы знали, что девушка думает только о Жаке. Почему бы так не могло быть и с молодым человеком? У него все это было еще на стадии невыраженного желания. Жак знал в самой общей форме — в четырнадцать лет мы давали это предварительное знание всем нашим глухонемым и слепым, — что такое женщина и половой акт, но, поскольку он был слепоглухонемым, проблема оставалась слишком деликатной. Прекрасный воспитатель, но очень набожный человек, мсье Роделек полагал, что все в руках Божьих, два существа соединятся только тогда и так, как этого захочет Провидение. К сожалению, мне было лучше знать, что неловкость мужчины при первом физическом контакте может этот союз непоправимо испортить. Мне нетрудно было представить, что от Жака с его тройным недугом можно было ждать любых неловкостей.

Меня долго смущала мысль о том, что Соланж, единственно возможная подруга для Жака, может стать предметом для эксперимента — роль для нее чудовищная. Не будет ли это связано для нее — молодой, целомудренной — с тяжкими, унизительными страданиями? Залечится ли потом эта рана? Не возникнет ли чувство отвращения при физическом контакте с неполноценным человеком и не перерастет ли оно затем в ненависть? Достаточно ли велика будет нежность, чтобы это чувство уравновесить?

Что делать? Единственное решение — каким бы шокирующим оно ни могло казаться — дать Жаку возможность узнать сначала других женщин. Но тут тоже было препятствие. Не говоря уже о христианской морали, это могло быть просто опасно. Дать Жаку познать вкус к женщине без чувства того, что эта женщина — единственная, необходимая подруга. Не лучше ли было бы привить ему прочное убеждение, что только одна Соланж могла бы физически его удовлетворить? Этому способствовало и то обстоятельство, что Соланж была единственной женщиной, готовой заниматься им с преданностью и нежностью. Постоянное присутствие Соланж было бы для Жака счастьем — вот что было важно. И кроме того, Ивон Роделек мог поступить только в соответствии с христианской моралью.

Я навсегда запомнил день, когда девушка приехала в Санак. Свидание состоялось в приемной, в нашем присутствии. Ступив через порог, Соланж словно окаменела, увидев Жака, которого она знала еще ребенком и который предстал перед ней теперь мужчиной. Бледная, с золотистыми волосами, ома стояла как вкопанная. Первые шаги навстречу сделал Жак — он медленно двинулся к ней, словно притягиваемый таинственной силой. Приблизившись, остановился, чтобы глубоко вдохнуть, — позже он мне признался, что в ту незабываемую минуту вспомнил «запах Соланж», запах, который так отличался от запаха ненавистной матери. И как непохожа была эта встреча на встречу с матерью! На этот раз у него не было желания убежать, он протянул руки и с нежностью ощупал контуры уже любимого лица. Соланж, неподвижная как статуя, едва могла дышать, пока он таким образом узнавал ее. Вдруг он резко взял ее руки в свои, пальцы забегали по ее прозрачным пальчикам — они спешили сказать наконец прямо все то, что Жак хранил в течение многих лет в своем сердце.

Какими были эти первые слова любви, ни мсье Роделек, ни я никогда не узнали. Но встреча эта была на всю жизнь.

В течение пяти лет молодая девушка постоянно была рядом с Жаком, поэтому мне пришлось коснуться некоторых физиологических проблем, которые его беспокоили. Хотя выражение может показаться несколько вольным — заранее прошу меня простить, — но оно тем не менее точно передает физическое состояние, в котором Жак тогда находился: он постоянно чувствовал возле себя «запах женщины». Для того чтобы его неудовлетворенное любопытство не вылилось в болезненные формы, нужно было, чтобы о женщине он имел полное представление.

Ивон Роделек позволил

мне действовать самостоятельно, ограничив свою роль воспитателя интеллектуальной и моральной сферами. Конечно, никто, кроме врача, не сделал бы этого лучше, но моя задача была бы невероятно сложной, если бы сама Соланж не оказалась понимающей и ценной для меня помощницей. Она согласилась продемонстрировать Жаку строение женского тела так, как это обычно делают на медицинских факультетах. Она решила, что будет лучше» если она сама, а не кто-то другой откроет ему тайну женщины. Когда Соланж разделась, я взял его руки, чтобы он ощупал женскую шею, женскую грудь, женские бедра. Я в это время делал пояснения. Его лицо просветлело, когда он понял высокий смысл кормления материнской грудью. Когда я ему объяснил любовный акт, отмеченный совокуплением двух существ, он это нашел нормальным. Именно этого я и хотел. Этот странный урок естествознания заключал в себе нечто библейское. У меня было ощущение, что я приобщаю нового Адама, чистого и целомудренного, к познанию вечной Евы. Слепоглухонемого пронизала божественная дрожь. Его телесные желания теперь естественным образом сосредоточивались на Соланж, как того и хотел Ивон Роделек. Низкие инстинкты у Жака незаметно превратились во властную потребность творить жизнь с этой идеальной подругой, которую судьба послала ему на его пути.

Прошло несколько дней; я чувствовал, что он все больше и больше мучается, одержимый неотвязной мыслью. У него была потребность до конца познать женщину С беспокойством я ждал того момента, когда он сам придет ко мне и признается наконец, что страстно желает Соланж. Когда это случилось, я тотчас же предупредил мсье Роделека. Жаку было двадцать два года, Соланж — двадцать пять. Никаких препятствий. Через три месяца Соланж Дюваль стала мадам Вотье.

— Вы искренне считаете, доктор, что этот брак был удачным? — спросил председатель.

— Он был бы более удачным, если бы был ребенок.

— Что-нибудь мешает этому? — спросил генеральный адвокат Бертье.

— Ничего. Супруги хорошего телосложения, и если бы в течение пяти лет, что они состоят в браке, у них появился ребенок, он был бы, несомненно, нормальным. Слепота, немота и глухота по наследству не передаются. Лучшее пожелание, которое я мог бы выразить Соланж и Жаку, состоит в том, чтобы у них наконец появился ребенок. Естественно, когда вся эта история кончится. Сын или дочь окончательно скрепит их брак.

— Это пожелание, доктор, — сказал председатель, — наводит на мысль, что вы убеждены в невиновности подсудимого.

— Именно так, господин председатель. Узнав из газет о преступлении на борту «Грасса», я упорно доискивался причины, которая могла бы заставить Жака Вотье его совершить. И я ее не нашел… или, скорее, нашел! Я, глубоко изучивший Вотье за многие годы, отыскал причину, но она показалась мне настолько неправдоподобной, что я не стал задерживаться на ней…

— Назовите ее суду, доктор, — подсказал Виктор Дельо.

— Хорошо… Жак слишком любил жену, чтобы позволить кому-нибудь отнестись к ней без должного уважения Не хочу оскорблять память жертвы, тем более что ничего не знаю о молодом американце. Но чувственные желания Жака Вотье, сосредоточенные на единственном существе — жене, могли заставить его попытаться устранить — не скажу «соперника»: о сопернике не может быть и речи с такой безупречной в нравственном отношении спутницей жизни, как Соланж, — просто какого-нибудь незнакомца, бездумно решившего поухаживать за хорошенькой женщиной. Сила у него геркулесова — он мог бы, наверно, убить, даже не желая того. Это единственное правдоподобное объяснение его многократных признаний, подтвержденных отпечатками пальцев.

— Выводы доктора Дерво, выступающего, впрочем, свидетелем со стороны защиты, — живо подхватил генеральный адвокат Бертье, — достойны самого пристального внимания господ присяжных: они основаны на здравом смысле. Возможно, в самом деле, здесь кроется истинная причина преступления, которую обвиняемый так упорно от нас скрывает.

— Нет, господин генеральный адвокат! — воскликнул Виктор Дельо. — Пытаясь из благих намерений найти причину, оправдывающую отчаянный акт Жака Вотье, свидетель совершает ошибку. Причина преступления — даже если допустить, что обвиняемый его действительно совершил, — должна быть гораздо более серьезной. Защита полагает, что у Жака Вотье были серьезные основания, чтобы убить этого Джона Белла, и, когда придет время, берется это доказать. Дело только в том, что Жак Вотье не осуществил своего намерения.