Франкенштейн: Антология
Шрифт:
Я покосилась на него поверх очков и не заметила в нем ничего примечательного.
— Ну и каким же образом вы хотите вернуть меня к жизни? Магическими заклинаниями? Эликсиром молодости? Серией хирургических операций?
— Это не панацея, мисс Крейг. Чтобы не вдаваться в подробности и не пугать вас медицинскими терминами, я скажу кратко: это трансплантация мозга в совершенно новое, жизнеспособное тело. — Он настороженно ждал моего ответа.
Если бы мне предложили подобное до того, как я заболела раком, я не знаю, как бы отреагировала, но сейчас, лежа на больничной койке, старая, лишенная остатков сил,
Доктор слегка растерялся, услышав мой смех. Полагаю, он ожидал, что я, скорее, удивлюсь или испугаюсь. Я и сама не знаю, почему рассмеялась, но мне это доставило удовольствие.
— Это вполне серьезное предложение, мисс Крейг. Существует много причин, заставивших меня остановить свой выбор на вас, и одна из них — ваш прагматизм.
Он казался мне таким молодым, таким уязвимым, охваченным искренним возмущением. Я просто влюбилась в него.
— Мой дорогой доктор…
— Доктор Чернофски… Кеннет.
— Доктор Чернофски, совершенно очевидно, что вы глубоко верите в то, что делаете. Но я думаю, вам никогда не доводилось быть на моем месте. Знаете ли, не каждый день обращаются с такими фантастическими предложениями.
— Да, это действительно фантастическое предложение. Исключительно редкое и потрясающее, как и вы сами, мисс Крейг. Ваш ум — уникальное явление. Нельзя допустить, чтобы он угас навсегда. Подумайте. Я моту создать для вас такое тело, какое вы только пожелаете. Когда дело касается хирургии, я и Леонардо да Винчи, и Микеланджело в одном лице. — Он обхватил за плечи своего молодого спутника и подвел его к моей кровати. — Я привел показать вам одну из своих работ. Она полностью завершена.
На этот раз я уже более пристально посмотрела на молодого человека.
— Вы хотите сказать, что, вопреки всем божественным законам рождения и смерти, вы уже делали подобного рода трансплантации?
— Да, но вы должны знать, что такие операции не разрешается проводить на территории Соединенных Штатов.
— Они нелегальны?
— Нелегальны в том смысле, что не защищены законом. Но они станут официальными, как только я представлю убедительное обоснование. Надеюсь, Саймон, другие пациенты и, возможно, вы мне в этом поможете.
Я задумалась о последнем шансе, который мне предлагала судьба — или сам дьявол.
— Молодой человек, скажите, это больно?
Я уже столько страданий натерпелась, но они, похоже, меркли перед тем, что мне, возможно, предстояло пережить.
Он усмехнулся:
— Хотелось бы сказать — нет, но буду честным — это очень больно. Хотя транквилизаторы и обезболивающие дают ощутимое облегчение. И сейчас, по прошествии достаточно длительного времени после всех этих операций, я должен признаться: это того стоило.
Я повернулась к доктору:
— Да здравствует современная наука! Как долго тянется этот процесс сотворения нового Франкенштейна?
Плечи доктора слегка напряглись. Я догадалась — больной вопрос. Он посмотрел на молодого человека:
— На то, чтобы довести Саймона до совершенства, ушел год.
— Год?! Не понимаю, почему так долго? — К этой минуте я уже устала от нашего разговора.
— Когда я только начинал свои эксперименты в этой области, я с филигранной точностью соединял поврежденные
— Простите за глупый вопрос, но не легче ли пересадить мозг в уже готовое тело?
— Это совсем не глупый вопрос. Конечно, это сэкономит время. Но я никогда не опускался до того, чтобы бродить по кладбищам или крутиться возле каждого места аварии. Я получаю тела или части тел со всего света из различных частных клиник. И мне еще никогда не присылали совершенно здоровое тело нужного мне внешнего вида. Вы поймете, насколько это важно.
— Ну, разумеется, если мне придется вытерпеть столько боли, я хочу, чтобы это того стоило. Итак, насколько я понимаю, длительной сборки тела по частям никак не избежать?
Доктор пожал плечами и покачал головой:
— Как только приходит нужная мне часть тела, я ее использую.
— А что, если я умру прежде, чем вы найдете подходящую голову для моего уникального мозга? — рассмеялась я.
— Этого не произойдет. Понимаете, у меня уже есть подходящая голова и торс. И у вас на принятие решения всего несколько часов.
— Часов? — Я почувствовала выброс адреналина в кровь.
— Она совершенна. Ее мне доставили сегодня во второй половине дня. Ее мозг практически мертв, но я поддерживаю в ее теле жизненно важные функции. Я не хочу, чтобы произошли необратимые изменения, поэтому оперировать нужно в кратчайшие сроки.
Передо мной встали вопросы, которые обычные люди себе не задают, разве что герои фантастических романов. Хочу ли прожить еще лет пятьдесят, если предоставляется такой шанс? Смогу ли я освоиться в совершенно чужом теле? Смогу ли заниматься тем, что я делала в своей жизни, и даже больше? И в конечном счете стоит ли игра свеч?
И действительно ли я умру в самое ближайшее время, если в сию минуту не приму решения? Я знала, что все эти тревоги и сомнения отразились на моем лице.
— Саймон, поговори с мисс Элисон Ниэри Крейг. — Назвав мое полное имя, доктор продолжил: — Саймон Лe Февре — последний из сотворенных мною мужчин.
Я не могла скрыть своего изумления:
— Писатель-романист? Но он давно мертв.
— Да, он был на пороге смерти, но этот порог он так и не переступил. Сейчас он носит другое имя.
Ни ушам, ни глазам своим я не верила.
— Он в девяносто лет умер от пневмонии. Я это хорошо знаю. Я читала об этом в газете. — Я уставилась на молодого человека.
— Перед самой его смертью я забрал его в свою клинику. Не буду обременять вас подробностями.
У меня голова пошла кругом. Я читала все написанные Лe Февре книги — замечательные, со сложными психологическими коллизиями. У него даже был роман о папе Юлии II, том самом, что покровительствовал искусствам в эпоху Ренессанса. Безупречная работа. Я себя с ним даже сравнивать не осмеливалась.