Франкенштейн (илл.)
Шрифт:
Так вот когда решил он со мною разделаться! За себя я не боялся, но как я мог навлечь такое горе на мою Элизабет… Слезы стояли в моих глазах. Первые слезы за много месяцев.
И тут я решил, что не дам врагу себя убить… без жестокой борьбы я не сдамся.
Его было не догнать!
ГЛАВА 17. Новое убийство
Ненавистная
На другое утро я решил покинуть этот остров и вернуться к Генри. Из писем его я заключал, что он ждет-не дождется меня, в нетерпении вместе продолжать наши странствия.
Но перед отъездом мне предстояло одно неприятное дело. Надо было собрать инструменты и прибрать в лаборатории.
Едва я туда вошел, вид этой мерзкой комнаты наполнил меня отвращением. По полу были разбросаны разрозненные части незаконченной твари. Нельзя было так их оставить. Мало ли кто из островитян мог случайно сюда забрести… Картина страшная, да и наводит на мрачные подозрения.
А потому я сначала тщательно вымыл все свои инструменты, а потом собрал мерзкие части тела и запихнул в большой саквояж. Потом отнес саквояж на берег, для веса прибавил еще камней. Запер крышку и спрятал все это в кустах.
Я оставался у себя в хижине, пока не спустились сумерки, потом пробрался на берег и погрузил роковой груз в свою лодку. Отдалившись от берега мили на три, я увидел несколько рыбачьих лодок, направлявшихся в сторону острова. Меня узнали, мне стали махать, но я, не отвечая на приветствия, продолжал свой путь.
Я дождался, пока яркая луна не спряталась за тучи, и под прикрытием недолгой темноты швырнул саквояж в море.
Когда он с рокотом пошел ко дну, на меня снова нашло чувство покоя. Ничто в эту минуту не мучило меня, и под ровное колыхание волн я уснул.
Чтобы новое чудище утонуло!
Я крепко спал всю ночь. Лишь наутро, когда на небо выкатилось веселое солнце, я наконец проснулся.
Дул крепкий ветер, волны ударялись в мою утлую лодчонку. Я понял, что, пока я спал, меня отнесло далеко от острова, где я поселился. Где я? Берега нигде не было видно… Кажется, меня вынесло в Атлантический океан.
Шли часы, и к вечеру море еще больше взбурлило. Я уже страдал от голода, жажды, от жары и от страха, что так и умру посреди океана, или погибну от истощения, или стану добычею волн.
Только когда стал меркнуть свет дня, я различил на юге полосу суши. Парус мой был слишком слаб, я не мог управлять лодкой. Поэтому я сорвал с себя рубашку, соорудил из нее второй парус, и лодочка моя весело побежала к берегу, где уже виднелась удобная гавань.
Я привязывал лодку, когда несколько местных жителей окружили меня. Я немало удивился тому, что никто из них не предложил мне свою помощь, хотя я был
В открытом море.
Озадаченный их поведением, я крикнул:
— Добрые люди, не будете ли вы столь добры, не скажете ли мне, куда меня вынесло море?
Один рыбак выступил вперед.
— Скоро узнаешь, — сказал он грубо. — Тебе, небось, у нас не понравится, да нам все равно.
Грубость его меня удивила, но еще больше я удивился и опечалился, увидев злые лица в толпе.
— Вот уж не думал я, что англичане могут так невежливо обойтись с незнакомцем, — сказал я раздосадованно.
— Я не знаю, уж как там встречают чужаков англичане, — сказал тот рыбак, — да и знать не хочу. Но сейчас ты в Ирландии, а ирландцы не любят злодеев.
Странная враждебность.
— Злодеев? — задохнулся я. — Что за слова? Я никакого злодейства не совершал.
— А уж это не нам решать. Лучше пойдем-ка с нами к мистеру Кервину, судье нашему. Он тебя порасспросит насчет того, кто тут у нас убил молодого господина вчера ночью.
Я был озадачен, но совершенно уверен, что смогу объяснить судье, что ни к какому убийству я не причастен. А потому, как ни мучили меня голод и жажда, я натянул рубашку и последовал за толпой к дому судьи. О, если бы я мог догадаться о том, какое страшное открытие меня ожидает!
Мистер Кервин, добрый старик, стал расспрашивать приведших меня рыбаков.
Первым опять заговорил тот рыбак:
— Я ночью вышел в море, ваша милость, со сынком со своим. Поднялся шторм, и мы повернули к берегу. Стали лодку пришвартовывать, а под ногой у меня что-то твердое.
Виктора ведут к судье.
Посветил фонариком и вижу: красивый молодой человек, лет эдак двадцати пяти. Еще теплый был. Мы даже сразу не поняли, мертвый он или без памяти лежит. Отнесли его в дом, какой поближе, хотели оживить… Какое там. Мертвый он был.
Сначала подумали — утонул, и волны выдали тело. А потом одежу пощупали — сухая. Стало быть, не был он в воде.
А потом видим — на шее у него синие отметины. Стало быть, задушили его!
Сначала я слушал историю рыбака в пол-уха, но когда он рассказал про эти отметины, я похолодел. У меня затряслись руки. Ноги у меня подкосились. Мне пришлось вцепиться в стул, чтобы не упасть.
Судья посмотрел на меня странным взглядом и принялся расспрашивать одну женщину в толпе.
Женщина сказала: