Франкенштейн: Мертвый город
Шрифт:
Он сел на скамью, взял книгу и начал читать, действительно читать, ни разу не посмотрев на дом напротив. Пятнадцать минут спустя Аврора Делвейн появилась вновь, завершив очередной круг. Он поднял голову на звук ее шагов, она помахала рукой, он ответил тем же. Она выбежала из парка на тротуар, перебежала улицу в неположенном месте, посреди квартала. Поднялась по ступеням и исчезла за дверью дома, принадлежащего «Семейному фонду Дрэкменов».
Мистер Отани посмотрел на часы. 7:24. Он провел на посту менее получаса.
Собрать вещи и ретироваться представлялось идеей не из лучших. Его легенда – человек, который решил провести в свое удовольствие
Мистер Отани открыл термос и налил себе чашку ледяного чая.
Книга Капоте захватывала, и он углубился в чтение.
Уверенный, что сумеет во второй половине дня открыть официальное расследование, он полагал возможным получить ордер на обыск уже к вечеру.
Даже придумав историю, которую счел совершенно убедительной, доктор Мейс-Маскил тянул все воскресенье с тем, чтобы снять трубку и позвонить своему лучшему ученику. Он вновь смешал графин мартини, но вовремя осознал опасность и вылил содержимое в раковину на кухне, не сделав ни глотка.
Спал он плохо, несколько раз просыпался от кошмара. Что именно ему снилось, он не помнил, в памяти отложились только окровавленные молотки и мачете, отрубающее головы.
Из кровати он выбрался еще до зари, надел халат, сунул ноги в шлепанцы и, волоча ноги, побрел на кухню, чтобы сварить кофе.
Истинно верующий в Идею, не сомневающийся, что в прошлой жизни он был революционером и великим воином, профессор отказывался признавать, что просто боится позвонить своему бывшему студенту. Всякий раз при шаге в сторону телефонного аппарата руки начинали трястись, а губы дрожать, словно у него внезапно развилась болезнь Паркинсона.
Но стыд все-таки сокрушил его ужас, когда он вдруг ощутил собственный запах и осознал, что не принимал ни душ, ни ванну после встречи с этой женщиной в химчистке во второй половине среды. Он провел в собственном доме четыре с половиной дня, а в памяти от этого времени не осталось совсем ничего.
Подкрепившись несколькими чашками черного кофе и булочкой с ореховым маслом и джемом, он пошел в ванную, примыкающую к большой спальне, и рискнул глянуть на себя в зеркало на обратной стороне двери. Волосы – помело ведьмы. И если бы ему требовалось уехать на неделю, он мог не брать с собой чемоданы: все бы уместилось в мешки под глазами. Зубы в пятнах и каких-то наростах. А запах…
Он почистил зубы, потом почистил их еще раз. Долго стоял под душем, пустил очень горячую воду, какую только мог вытерпеть. Вымыв волосы, высушил их феном, а потом тщательно уложил. Эта преждевременно поседевшая львиная грива вызывала у некоторых женщин мысли об отцах и греховном сексе. И в постели они никак не могли насытить свою страсть. Когда доктор Мейс-Маскил вновь посмотрел в зеркало, то увидел полубога.
Надев чистое белье и свежую одежду, он прошел в свой кабинет, сел на обитый кожей стул за стол из тика с поверхностью из черного гранита, потянулся к телефонному аппарату и удовлетворенно отметил, что руки не трясутся. Он уже три года пользовался кнопочным телефонным
Он набрал недавно полученный номер, в надежде, что Лукас не снимет трубку, но услышал знакомый голос: «Кто говорит?»
– Это Роберт Донат, – представился профессор именем актера, который сыграл главную роль в фильме 1939 года «Прощайте, мистер Чипс». Действие фильма разворачивалось в английской школе-интернате для мальчиков. Главный герой – учитель латыни, поначалу неуклюжий и неловкий, потом становился всеобщим любимцем.
– Передайте от меня привет Грир Гарсон, – ответил Лукас, упомянув актрису, которая играла в этом фильме главную женскую роль.
Если их телефоны прослушивались, они бы ничего не добились, используя вымышленные имена, и никакими кодами они не пользовались, но доктору Мейсу-Маскилу нравилась такая манера общения. Он чувствовал себя в большей безопасности.
Он сразу перешел к своей истории: находился в отделе связей с выпускниками, когда туда ворвалась Сецуко Нозава, определенно выпившая или обдолбанная, и потребовала сообщить ей адрес Лукаса Дрэкмена. Возможно, что-то ее расстроило, но при этом чувствовалось, что настроена она серьезно. Так или иначе, вела она себя крайне необычно. Секретарша, грудастая рыжеволосая деваха, которую звали Тереза Мари Холлоэн – в свое время ей не терпелось отдаться профессору, – разумеется, объяснила гостье, что университет не сообщает адреса выпускников, и тогда эта Нозава начала проявлять агрессию. Когда он, доктор Мейс-Маскил, вступился за мисс Холлоэн и политику университета, эта Нозава едва не набросилась на него с кулаками. Но все ограничилось лишь словесными угрозами, выкрикнув которые, дама торопливо покинула помещение.
– Да кто такая эта Сецуко Нозава? – спросил Лукас.
– Как я понял, ей принадлежит химчистка. Я думал, ты ее откуда-то знаешь.
– Никогда не слышал об этой безумной суке.
Доктор Мейс-Маскил ему поверил и ощутил безмерное облегчение. Если Лукас не делал для нее чего-то доброго и никого не убивал, тогда он, скорее всего, поверит рассказу своего наставника о странной женщине, устроившей скандал в отеле связей с выпускниками.
– Когда это произошло? – спросил Лукас.
– Пятнадцать минут тому назад. Я сразу поспешил в мой кабинет на кафедре, чтобы позвонить тебе.
– Зачем этой суке требовался мой адрес?
– Она не сказала. Но это странно, весьма странно. Я подумал, что ты должен об этом знать.
– Да, это правильно. Я об этом подумаю, разберусь. Сейчас, правда, я очень занят, но вскоре удастся выкроить свободное время. Приятно осознавать, что вы прикрываете мне спину.
Закончив разговор, профессор пошел в ванную, встал на колени перед унитазом, и его вырвало.
Согласно последующим показаниям Авроры Делвейн, в тот день, вернувшись после пробежки в парке, она приняла душ, вымыла и высушила волосы, покрасила ногти на ногах и лишь после этого спустилась вниз, где и нашла Лукаса, Регги Смоллера по прозвищу Горилла, Тилтона и Фиону на кухне, где они в последний раз обсуждали подробности предстоящей операции. Поскольку в активных действиях Аврора участия не принимала, ее присутствие не требовалось. Она играла роль наблюдателя, хроникера, и в свое время ей предстояло описать все их деяния и показать глубинные философские мотивы, которыми они руководствовались.