Франкенштейн: Мертвый город
Шрифт:
В четвертом произносил имя с презрением: «Я не такой, как Тилтон Керк, я не такой, как Тилтон Керк…»
Не знаю, сколько сотен раз я прошептал эти слова, но заснул с ними на языке.
Несомненно, моя мама ужаснулась бы. А может, и нет.
Утром я поднялся первым. К тому времени, когда мама спустилась вниз, я уже набрал полную ванну горячей воды, вымылся и оделся, что далось мне не без труда. Она нашла меня за кабинетным роялем, пытающимся играть и осваивающим стержни
– Поставь, пожалуйста, эти удлинители, – попросил я.
Она не стала выражать одобрение проявленной мною самостоятельности, но потом я услышал, что она поет на кухне, готовя завтрак.
Когда дедушка Тедди спустился вниз, мы втроем позавтракали за кухонным столом, а потом он сел рядом со мной за рояль, чтобы показать, как можно управлять педалями с помощью зубов и подбородка.
Он еще не возобновил работу в универмаге, и я полагал, что он просидел бы со мной все утро, если бы не предстоящая ему поездка в наш прежний дом, чтобы привезти миссис Лоренцо и ее вещи. Она согласилась заботиться обо мне, делать лечебную гимнастику и все необходимое. Ей досталась моя прежняя спальня наверху, жалованье положили небольшое, но помимо крова она получала еще и стол.
После отъезда дедушки я еще какое-то время практиковался, ощущая нарастающее раздражение, но в какой-то момент, случайно подняв голову, увидел пересекающего улицу Малколма. Тут же перебрался со скамьи на коляску и открыл дверь, когда он позвонил.
– Где твой топор? – спросил я.
– Я предпочитаю называть его саксофоном, – ответил он, глядя на меня сверху вниз, неуклюже переминаясь с ноги на ногу.
– Как бы не так.
– Правда, предпочитаю.
Возможно, он знал, как дедушка Тедди модернизировал «Стейнвей», но, если не знал, мне хотелось, чтобы какое-то время он этих изменений не видел.
– Давай посидим на крыльце, – предложил я.
Этот июльский день выдался таким жарким и влажным, что не летали птицы и не жужжали пчелы. Казалось, слышно, как скворчит жарящаяся земля.
– Как ты? – спросил я.
– Лучше.
– А твои предки?
– И что, мои предки?
– Просто спросил.
– Старик все время говорит о повышении. Кем ты становишься, уйдя из бригадиров токарей? Королем токарей?
– А мать?
– Она теперь курит в постели. Наверное, скоро я сгорю во сне. Меня это не тревожит.
– Не надо так говорить.
– Ладно, не буду.
– Если будешь, ты мне здесь такой не нужен.
– Тогда вышвырни меня со своего участка.
– Может, я так и поступлю.
– Ты видишь тот микроавтобус, припаркованный рядом с домом Яблонски? – спросил он через какое-то время. – Знаешь, что это?
– «Форд».
– Мама и дедушка не говорили тебе, что это?
– Я и без них знаю, что это «Форд».
– Это полицейская охрана.
– И кого они охраняют?
– Твой дом. На случай, если появится твой старик или все эти безумцы, с которыми он трется.
– С чего ты это взял?
– В тот день, когда я приходил в больницу,
Лобовое стекло тонировали. Так что я не видел, кто сидел в кабине.
– Почему они не сказали мне? – спросил я.
– Вероятно, не хотели тебя пугать. Меня не волнует, испугаю я тебя или нет.
– Теперь меня испугать не так-то легко.
– Поэтому меня это и не волнует.
Возможно, мама догадалась, что пока я не хочу показывать Малколму модернизированный кабинетный рояль. Она принесла на крыльцо сумку-холодильник с четырьмя бутылками колы и тарелку печенья.
Какое-то время мы сидели, наблюдая, но из микроавтобуса никто не вышел.
– Не могут они оборудовать там туалет, – прокомментировал Малколм.
– Может, у них катетеры, как в больнице.
– Копы не такие продвинутые.
– Может, и такие, если приехали из Манзанара.
– Что такое Манзанар?
Я пересказал все, что почерпнул из библиотечной книги.
– Иногда я думаю, что это хорошо, быть белым, – изрек он.
– Иногда?
– Большую часть времени я бы предпочел быть самоанцем. Ты понимаешь, с Самоа.
– Почему?
– Эти парни обычно ростом в шесть футов и четыре дюйма, весят триста фунтов, но двигаются так плавно, словно в прошлой жизни были танцорами. Я хочу быть огромным, сильным, но при этом грациозным.
– Может, в следующей жизни ты станешь клейдесдалем [54] . В любом случае, самоанцы выглядят для меня белыми.
54
Клейдесдаль / Clydesdale (шотландская хладнокровная лошадь) – порода произошла от рабочих кобыл Клайдсдейла и фламандских и голландских жеребцов.
– Для тебя все выглядят белыми. И что, по-твоему, эти копы в микроавтобусе говорят про нас?
– Что за пара выродков.
– Я верю, что ты экстрасенс.
Мы посидели еще какое-то время, а потом Малколм засобирался домой.
– Не приходи до понедельника, а там прихвати с собой топор.
– Почему до понедельника?
– Выходные я проведу за роялем, набирая форму.
– Прихватить саксофон, да?
– Прихвати топор.
– Если нужна картошка, то говорить надо кар-тошка.
– Вали отсюда.
Он спустился по пандусу, сделал шаг по дорожке к тротуару, обернулся.
– Чел, я рад, что ты вернулся.
– Я еще не вернулся, – ответил я, – но вернусь.
Потом я посидел на крыльце в одиночестве. Через час из-за угла в западном конце квартала выехал микроавтобус и припарковался позади «Форда», стоявшего перед домом Яблонски. Автомобили ничем не отличались один от другого. Через минуту-две первый микроавтобус уехал. На дежурство заступила очередная смена.