Фрау Маман

Блэр Лия

Первым она увидела Ромашку, который просунул голову в проем и тут же выругался.

— Она тут, — крикнул он в сторону и протянул руку, но Мира боялась выходить, не желала покидать темноту. — Мирочка, давай. Выходи. Что за прятки?

— А ну отойди! — скомандовала Василькова и тут же залезла под листы шифера. — Эй, это я. Пойдем домой, Славунтич. Все будет хорошо.

— Не могу, — разревелась подруга и повалилась в родные руки.

— Пусть Костя на машине приедет, — дала указание Ира Ромашке.

— Нет! — выкрикнула Мира. —

Нет!

— Ладно-ладно, но давай тогда выбираться, хорошо? Я кроме твоей мордашки зареванной ни хрена не вижу тут, — бубнила родная душа, вытаскивая на свет свое сокровище.

— Он хотел… А я… И он… И пусть Ромка свалит, — застопорилась Иванова, не желая показываться.

— Ромашка, все, иди, — скомандовала подруга.

— Да нихуя! — возмутился Рома. — Вдруг что-то надо будет.

— Свали в туман, я сказала, — заорала Василькова, теряя терпение, и Роман, махнув рукой, поспешил уйти.

Злая, как фурия, Ира потирала переносицу, буравя впереди себя горизонт. Насыпь скрывала их от посторонних глаз, а вода в пруду помогла Мире немного привести себя в порядок.

— Убью сука, — прошипела Василькова. — Я думала, ты из-за Беса рыдаешь…

— Говоришь как Ромашка, — тихо засмеялась Мирослава. — Хочу договориться с тобой, только ты не ори и не истери.

— Начало впечатляющее, — съязвила подруга.

— Ир, надо сделать вид, что ничего не произошло. Я уверена, что он больше ко мне не подойдет, — начала Иванова.

— Конечно не подойдет, с того света не возвращаются.

— Перестань! Он ничего мне не сделал. Просто, я сильно испугалась, вот и все. Если ты меня любишь, пожалуйста, сделай, как я прошу. Не хочу, чтоб твой брат узнал об этом, понимаешь? Получается, сама согласилась и ушла с этим придурком, а теперь еще сопли на кулак мотаю, — уговаривала Мира.

— Думаешь, всю эту красоту в кавычках не видно, да? У тебя плечо — один большой синяк! Шея поцарапана и штук пять засосов сине-фиолетовых… — выругалась Ира и запустила пятерню в волосы, а подруга порадовалась, что та не видит ее бедра и живот. — Вот же, гондон…

— Ты мне поможешь, или мне бежать из деревни? — не выдержала пострадавшая, боясь за необдуманные поступки подруги.

— Конечно помогу, — обреченно сказала та и притянула к себе Иванову. — Что будем делать?

— Принеси новую одежду и тональник. Много тональника. Будем гримировать, а иначе Фрау Маман разнесет деревню, а папа Гера перегрызет горло тем, кто решит скрыться от первой атаки, — грустно, но с теплом в голосе усмехнулась Иванова.

Два дня все шло по плану. Никто ни о чем не догадывался, а прогулки подальше от центра и строго под конвоем Иры объяснялись не иначе, как «хотим побыть вдвоем». Каждое утро, пока все спали, заботливая подруга гримировала жертву насилия, матерясь, как сапожник. Синяки расцвели во всей красе, так что приходилось на шею повязывать косыночку, дебильно улыбаясь на все вопросы о смене имиджа.

Все время проводили у бабы Лизы, потому

что лучше быть высмеянной Гориным, чем гнев Фрау Маман, направленный на все живое.

Обсыхая на берегу озера, лежа на покрывале, Мирослава закрыла глаза и улыбалась. Прятать от Иры следы вандализма на своем теле бессмысленно, потому что спали, ели, купались и жили вместе.

— Что это? — вопрос Кости шуруповертом вкрутился в мозги Ивановой, она боялась открыть глаза, все ее страхи начинали воплощаться, не хватало только голоса Фрау Маман с другой стороны.

— О чем ты? — как можно беззаботнее спросила, стараясь не сбить дыхание.

— Откуда на твоем теле…

— Практикую БДСМ, — прервала его девушка, все еще не глядя.

— Считаешь, это смешно? — стальные нотки злости примешались к вопросу.

— Ерунда. Упала с мотоцикла, — нашлась с ответом Мира и наконец открыла глаза. Он возвышался над ней, как Гулливер над лилипутом. И все еще оставался самым желанным. Самым красивым и невозможным. Но чужим…

— По-твоему, я не могу отличить банальный засос от ушиба? — цинично усмехнулся Костя.

— По-моему, — выбирая слова, чеканя каждое слово, боясь навлечь ненужные разборки и проблемы, медленно говорила Иванова, — это не твое дело. Следи за своей невестой, Бес.

Кто бы знал, чего ей стоили эти слова. Внутри все сжималось и переворачивалось с ног на голову, сердце ухало, грозя пробить грудную клетку, хотелось плакать и… к нему, в руки.

И все же сказанного не вернешь, он ушел, не оглянувшись, легкой, пружинистой походкой, словно скинул с плеч ненужный груз, а Мира еще долго проливала слезы рядом с убаюкивающей ее Ирой.

Жить и дышать стало легче, когда через неделю уехал Никита, а следом за ним и Горин, забрав родителей и суженную. Праздничных посиделок не устраивали, потому что баба Лиза, с видом знатока и на правах старшей, сказала, что раньше июля — августа, когда свои помидоры поспеют, затеваться с праздником не стоит. На том и порешили.

Подруги с радостью стали ходить в клуб и даже устраивали дикие танцы, выводя Ромку из состояния равновесия. А кто бы выдержал, если Ирка терлась об Иванову как стриптизерша о шест, томно поглядывая на своего возлюбленного. Сеновал теперь стал их спальней, а Мира приняла наследственные корни папы Геры, заделавшись цербером, который всеми способами не пускал в сарай домочадцев.

Середина июля выдалась жаркая. С упорством следопыта Мирослава ползала в помидорной грядке, выискивая спелые плоды. Дед так вкусно ел их, что слюна тянулась у нее до самого пола. Разрезал на четыре части, медленно, обстоятельно, не спеша, присаливал с каждого бока дольки, отрезал ломоть белого кружевного хлеба и ел, причмокивая, не стесняясь чавкать и вытирать губы мякишем. От этого ритуала внучка глаз оторвать не могла, как под гипнозом переводила глаза от рук деда до рта, а тот ржал, а потом цыкал на нее, мол, подавиться можно от такого внимания.