Фрегат «Паллада». Взгляд из XXI века
Шрифт:
Как видно, матросы по своему обыкновению, уходя в моря-океаны, набивали впрок свои желудки свежатинкой с грядок, сиречь зеленью. На «Палладе» тоже следовали этой не совсем гигиеничной привычке. И, это в глубокую осень! Случившееся привело в изумление клятвопреклонников Гиппократа по приходе в Портсмут. Причиной тому послужила открывшаяся на корабле холера. Позже коллегия пришла к выводу, что вероятнее был-таки прецедент инфекционного заболевания, но отнюдь не холеры. А скорее всего случилась вспышка дизентерии. Хотя для троих матросов летальный исход был обеспечен. При холере мировая практика отмечает таковое до половины заболевших. Трагедия всколыхнула весь фрегат. В России эта зараза бывала в истории не чаще «мора Господня» и совпадала с ранней осенью, в период подвоза южных фруктов. Райская жизнь корабельных эскулапов резко усложнилась. Если обыденно их обязанности сводились к пробе разносолов с камбуза и обзора санитарии матросского кубрика. Хотя случались в их практике травмы, не в диковину обморожения при работе с парусами на зимних авралах. А тут… Им теперь приходилось сопровождать «до ветру» едва не каждого посетителя гальюна на княвдигеде. А такой демарш под резную фигуру форштевня (носовая балка) над крутой волной был равноценен сидению в кабинке марсового на мачте высотой не менее купола цирка. Ко всему следовало строго блюсти состояние испражнения: насколько жидок кал страждущего матроса над ширью океана. Нижних чинов числилось в команде до полутысячи. Могли заболеть и офицеры… Даже если не спать,
Секретарствуя при адмирале Путятине, автору приходилось если не дублировать, то ассистировать эскулапов Арефьева и Вейриха, дабы занести недуг в анналы корабельной истории. Случалось, что даже по очереди, как нуждающихся в анализе заболевания при его массовости. Вот вам одна из корабельных, хотя и не душевных, но не менее каверзных болезней.
Следующая, по симптомам даже комбинированная уже желудочно-душевная повальная болезнь. Ей подвержены практически все и хуже, ежели стационарно. Имя ей «морская болезнь» от банальной качки. Страдающих ею по окончании похода лучше вовсе списаться на берег. Ивану Александровичу повезло несказанно: он совсем не был подвержен сему недугу. Но комплексом других «фобий» был награждён с лихвой. Особенно в излишнем воображении случаев экстремальных. Хотя в его писательской ипостаси таковые качества скорее приносили пользу. Но чаще принято сие именовать фантазией, а то и безмерным душевным розмыслом самого Гончарова. Пожалуй, здесь мы не погрешим против истины. Несказанно повезло писателю с вестовым матросом Фаддеевым: ловок, силён, сообразителен. Почти полная безграмотность в его обиходе компенсировалась деревенской мудростью: «А мы костромские, барин, так ты особо не серчай!» Семён образцово знал разницу между услужливостью и исполнительностью. Переучивать его обращению «на вы» писатель счёл нецелесообразным и даже кощунственным. И никогда по этому поводу «не серчал», даже в случае оговора коллег. Порой Ивану Александровичу казалось, что его вестовой читает мысли своего подопечного. Он едва не в первый день знакомства усвоил нужные привычки и манеры Гончарова. Без проблем своим морским чутьём определил круг товарищей визави. А уж азы корабельной жизни, сотни мудрёных наименований Семён излагал подопечному барину походя и ненавязчиво. По – деревенски втолковывал в сравнении: «А во-о-на та слега на мачте, Ваш бродь, вроде как перекладина на погосте. Так по-корабельному сие-рея… А те три косынки есть паруса – стаксели. «Убрать стаксели», – означает засвежел ветерок на бакштаге. То бишь попутный. А вон, гля – ко какая рыбища красивая по волнам скачет! Так она касаткой прозывается, а то ещё и свиньёй морскою».
В самом начале похода в Японию, в коварнейшем проливе Зунд в Северном море фрегат содрогнулся от удара днищем о злополучную каменную Доггерскую банку, Паллада начала давать течь в трюм. Усиливающийся шторм грозил раздать шире образовавшиеся бреши между досок бортовой обшивки. Сыграли аврал по спасению судна. Пролив Зунд об эту пору был весьма коварен. Неимоверно узкий и довольно мелкий. Ко всему насыщен кораблями десятков стран даже в самое скверное время суток вахты «собачий час». Удар по днищу пришёлся по скользящей. Фрегат по стечению обстоятельств шёл без сопровождения лоцманом. Стаскивали корабль талями и верпом. А когда заглубили кормовой якорь(верп), то пустили вход брашпиль (корабельная лебёдка) и флотское «айда – пошёл, и р-раз!». Едва не с молитвой и со всеми предосторожностями, дабы не сдёрнуть обшивку, судно удалось вывести на чистую воду. Непогода буйствовала со всей яростью. На вечернем докладе у капитана-лейтенанта И. С. Унковского собрались старший офицер И. И. Бутаков, Лосев, Зарубин и другие начальники подразделений. Присутствовал судовой священник архимандрит Аввакум. Экстренное совещание вёл сам вице-адмирал Путятин. Выслушав доклады о тщательном осмотре судна у ватерлинии, адмирал принял решение прекратить дальний поход к мысу Доброй Надежды. Решено встать в английский док Портсмута для устранения предаварийного состояния, а особливо подмокания крюйт-камеры и пороха в ней. Фрегат нуждался в тимберовке, то бишь в тщательной ревизии корпуса и снастей, а единовременно в замене медной обшивки и герметизации бортов. А пока барон Шлипенбах в одиночку съехал на шведский берег Зунда для для вызова лоцмана. По прибытии местного знатока всех проливов и фьёрдов, коих в этом регионе тьма-тьмущая, капитан повёл корабль через пролив Скаттегат и Скагеррак. Все прочие замыслы по Дании пришлось отложить до Портсмута и его именитых сухих доков. Единственное, что в изрядной мере скрашивало быт всего экипажа – это свежайшая рыба в неограниченном количестве. Немецкое море было насыщено как рыбаками, так и рыбой. Рыбаки столь настойчиво предлагали выловленную снедь, что их назойливость отпугивали пожарными шлангами. Да и не было времени на торгашеские сделки. Уже через трое суток миновали мыс Скаген, оказавшись у западного побережья Дании, описанной в произведениях Шекспира. Значительно потеплело и стих шторм. Ко всему В. А. Корсаков ублажил душу, дав прочесть книгу о ста леденящих душу кораблекрушениях. Но куда благостней было слышать на сон грядущий: «Убрать два-три рифа». Такая команда умиротворяла, как бы оповещая: «На фрегате всё спокойно, океан благостен и фосфоресцирует, вторя ночному небу». До Портсмута Архимандрит счёл необходимым испросить господ офицеров о посещаемости кубрика матросов и бесед с нижними чинами: «На корабле множатся слухи о беде грядущей. Будто крысы покидают судно. Сам сие не зрел. Но матросы простужены донельзя и одеяние просушить проблемно. Случившиеся оказии с холерой и та злополучная банка зело гнетут души моряцкие. Для нас главное, – божественное упокоение и здравие духовное. Вам, Иван Александрович, особо следует словеса добрые сеять в души человеци вровень со мной в речах многоумных и велиречивых.»
Весь день ветер был невероятно резок и перемежёвывался со шквалами. Небо будто прорвало ледовым месивом. Волны будто поседели от пены. Худо было тому, кто намерился сходить на корзину княвдигеда «до ветру». Его Нептун ежеминутно накрывал с головой, а то и вовсе мог швырнуть на гребень волны от форштевня. Гончаров в сопровождении Фаддеева пробрался на батарейную палубу, где в изнеможении лежали на палубе сползшие с вант матросы. Они готовы были обнять обогреватели, воняло потом, свиным помётом и горелыми байковыми шинелями. От свежего дёгтя резало в глазах. Проветрить опердек через портики в такую волну было рискованно: может напрочь залить. Вокруг «секлетаря» расселись плотным кружком особо любознательные. Иван Александрович с воодушевлением рассказывал о разных странах, народах, обычаях и легендах. Трудяги засыпали мертвецки и лица их блаженно улыбались. Душа корабля теплела до следующего аврала, пока надо было вновь и вновь, сдирая в кровь руки лезть по обледенелым вантам к взбесившимся небесам по едва не ломающимся мачтам и реям. Отужинав с матросами, сказитель ещё час-полтора ублажал визави беседой.
Глава 9. Кают-компания
Вестовой, скользя по мокрой палубе, буквально на закорках втащил после очередной беседы писателя в кают-компаннию. На мокрых ступенях поскользнулись оба. Секретарь застонал от удара о балясину и явно непривычной боли затем уже сам, на четвереньках, водрузился за стол. Как из эфира материализовался графин с горячим пуншем. Бодрствующий лейтенант Бутаков налил страждущему полный бокал и пододвинул блюдо с телятиной: «Угощайтесь, любезный! Зело труден денёк выдался… Прослышан, что и матросский ужин впрок пошёл. Вельми похвально для штатского. Батюшка архимандрит себя так не истязает, а уж он-то не один океан
Глава 10. Док в Портсмуте
Обогнув мыс Скаген, корабль будто обрёл не паруса, а крылья на мачтах. Лаг показывал завидную для фрегата скорость: до двенадцати узлов. Погода смилостивилась и на третьи сутки фрегат уже огибал берега Ютландии. А со временем душу радовали маяки побережья Германии. Хотя радость была не велика: пролив Ла-Манш не славился гостеприимством. Дно этой узкости было усеяно остовами затонувших кораблей многих столетий и стран. Ветер дул бакштаг, то есть исключительно благоприятный. Всё чаще расходились с «купцами» и военными судами под флагами Германии и Франции. И, о боже! Пополудни, выйдя на верхнюю палубу, Ивану Александровичу взбрело обратить взор на нечто грандиозное и мрачное по правому борту. Оказавшийся рядом мой «Санча Панса» тут же осведомил: «Ваш бродь, Иван Алексаныч, Дувр сие, аглицкая крепость наибольшая со всех времён в Бретании. Вы бы нам чего обсказали о ней. Мы, почитай, ужо по пятому разу в здешней узкости, хотя особых красот не узрели. А вона и гость аглицкий пожаловал: его Милость лоцман к нашему борту жалуют!»
Корабль вошёл в Дуврский пролив. Слева по борту открывались среди каменистых ложбин земли Франции. По берегу Великобритании один за другим чередовались мрачные стены замков. Ночью объявили аврал: бросили якорь на Спитгедском рейде у замка желанного Портсммута и его маяка Святой Екатерины на островове Уайт. Лоцман отправился на берег. Неожиданно часть похода прискорбно закончилась. Док, ремонт в коем Палладе предстоял, слыл своей фундаментальностью. Как сообщил нам лоцман, монстр корабельного ремонта док Портсмуда был готов к принятию фрегата. В чём мы убедились на следующий же день. А после ужина собрались моряки на пропахшей, но уютно-тёплой жилой палубе. Почти всю ночь не слазили с реев: авралили по прохождению узкости. В Ла-Манше во всё время суток кишели корабли всех стран мира. Стоит рыскнуть ветру, как неизбежна сцепка реями, а то и вовсе стеньгами. Виновнику же надобно крупно раскошелиться. Вот и бдят всей командой не смыкая глаз. Фаддей всех оповестил о новых сказаниях. И едва передвигающиеся моряки разлеглись не раздеваясь вповалку вокруг сказителя. Над их головами нет уже привычного и тревожного шума ветра в парусах. Корабль далее пойдёт под буксиром в док. Была команда «Паруса убрать» и матросы, завершив свой нескончаемый труд, расслабились всеми чреслами.
«Ещё вчера с вечера вам с мачт и верхней палубы отлично были видны мрачные каменные стены старейшего и крупнейшего замка в мире. Имя ему Дувр. Глядя на эти мрачные каменные строения, зщищённые высоченной стеной, ныне с трудом верится, что возведены они в начале нашей эры. Да, я не оговорился: не столетия, а эры! Берега Англии выходят непосредственно к проливу. Владеющий проливом имеет влияние на мир, его взаимосвязи, торговлю. Именно поэтому короли Великобритании предпочитали жить за толстенными стенами крепостного сооружения из четырнадцати зданий и многочисленного войска. Далее вокруг замка уже в железном веке был выкопан внушительный ров. А уже в первом столетии нашей эры римляне отстроили два маяка. Один из них вы видели у побережья, другой разместили на Западных высотах. Многое за прошедшие столетия разрушено в войнах, а уже в нашем столетии построили Великую Квадратную башню или Хранитель для короля Генри Второго в 1180 году и позже. Со стенами замка так или иначе связаны все королевские династии. Так что за столетия в замке, очевидно, было больше привидений бывших обитателей из числа убиенных, нежели здравствующих. Они уживаются благополучно и по сей день. Та же история с оружием: его только накапливали и хранили, но не уничтожали. Доведётся кому побродить внутри этих строений, то непременно обратите внимание. Недаром крепость во все времена называли «Ключом к Англии». Замок предельно насыщен не только шедеврами искусства, но и инженерными сооружениями: водопроводом, каминами, вентиляцией, туалетами, тайными переходами, бесчисленными подземельями и тому подобными конструкциями и строениями. Но нет ничего вечного под луной: в 1216 году английские революционеры пригласили на помощь в гражданской войне французов. Те с радостью сбросили с трона короля Джона, отторгли Дувр, а с ним всё южное побережье туманного Альбиона.
Все последующие столетия заварухи, интриги и междоусобицы было начали рушить монолит Дувра. В пятнадцатом столетии король Генри VIII положил конец домоганиям соседей и усилил береговую артиллерию, а на башнях крепостей возвёл площадки с пушками. Такая система двойной защиты отбила охоту у неприятеля пытать прочность Тюдоровского Дувра. А уж при постройке и вооружению флота Англии монумент Дувра стал доступен лишь художникам на приличном расстоянии. Так что пользуйтесь, господа и посетите редкостный памятник веков!»
Глава 11. Маяк и замок на острове Уайт
Атлантика утихомирилась, то есть сезон активных штормов вероятно отодвинулся на год. А там как бог на душу положит. Бог у Паллады, то есть папенька Зевс, имел под началом того же Нептуна и прочих божественных клерков. А согласно замыслу нашего русского царя, вверенный миссии фрегат, тёзка богини, должен следовать канонам названной божественной публики. Вышеупомянутый Портсмут худо-бедно попросту ограждал от непогод остров Уайт. Исторически само древнее историческое начало Великобритании положили кельты. Как, впрочем, всей Западной Европе. Вечные туманы и промозглый климат отселекционировали на островах Великобритании некую смесь народонаселения с холодным и надменным характером. А толком – то те два-три метра над уровнем океана не так уж и защищали Великобританию от непогоды, разве что от затопления вообще. И ко всему: российский Санкт-Петербург не более уютен по сравнению с Портсмутом. Хотя история их становления и расцвета во многом схожи. Великобританский и российские флота могут считать эти города своей колыбелью. Портсмут издревле стал привлекателен как центр корабельной индустрии. Верфи и весь кораблепромышленный комплекс стал здесь в 19 веке едва не крупнейшим на планете. А коли добавить к сему фактору мореходность пролива Ла-Манш и его насыщенность судами, то экономически более доходного места по тем временам вряд ли возможно сыскать в других странах мира.