Френдзона
Шрифт:
Прямо сейчас он удобно устроился на диванчике, закинув свою длинную руку на его спинку. Солнечный свет пронизывает его русые волосы, а легкая улыбка играет на его губах.
– Что?
– спрашиваю я перед тем, как откусить еще один кусочек курицы. Невольно испускаю стон. Кажется, что я хотела хрустящей, золотистой, сочной и вкусной жареной курицы уже лет так сто. Короче говоря, это рай земной.
Грей улыбается до ушей.
– Просто мне нравится наблюдать, как ты поедаешь эту курицу.
–
Он смеется.
– Что ж, в твоем исполнении это выглядит, как нечто незаконное.
Я собираюсь сказать ему отвалить, конечно, оставаясь при этом максимально милой, когда Грей закатывает рукава до локтей, и кое-что на внутренней стороне его предплечья отвлекает меня.
– Эй, что это?
– я хватаю его запястье и аккуратно поворачиваю руку, чтобы разглядеть тату, украшающую его предплечье от кисти до места сгиба руки. Она состоит из математических символов, сделанных голубыми чернилами.
Грей немного напрягается, шумно вдыхая. А затем спокойно выдыхает и отвечает обыденным тоном.
– А, ты об этом, - он кивает в сторону моего пальца, кончиком которого я обвожу контуры символа на его запястье, - этот называется Тождество Эйлера, - его голубые глаза встречаются с моими.
– Насколько ты сильна в математике?
Я кривлюсь.
– Ну, я проходила курс высшей математики, потому что он входил в список обязательных предметов. Но сдала я его лишь благодаря своей силе воли и краткосрочной памяти. Должно быть, ты разбираешься в этих штуках.
Грей понимающе улыбается.
– Ладно, тогда поясню тебе все в двух словах. Математики часто называют тождество Эйлера самым красивым математическим уравнением из-за его наглядной простоты, и потому что оно связывает пять фундаментальных констант, или полей, математики.
– Поверю тебе на слово, - я глажу пальцем вдоль уравнения перед тем, как перехожу к следующей татуировке в виде длинной последовательности чисел с дробями, буквами и еще кучей всего, что разом похоже на абракадабру.
– А эта?
– А, это базовое доказательство формулы Эйлера, - он смотрит на меня, веселясь.
– Я мог бы объяснить тебе его, но...
– Все в порядке, - говорю я быстро, на что Грей смеется. А я продолжаю медленно поглаживать место татуировки. Они выполнены на отлично, изящный подчерк в какой-то степени кажется женским. И хотя доказательства и уравнения написаны вперемешку, вместе они выглядят как единое целое.
– Я не знала, что ты увлекался математикой.
Его кожа покрывается мурашками, а золотистые волоски на руках встают дыбом, когда я дотрагиваюсь до локтя парня.
– Она просто легко мне дается, - говорит он, пожимая плечами.
– Как и моей маме. Она бы могла посвятить себя
Я усмехаюсь.
– Это мило.
Грей наклоняется ближе ко мне. Наши головы почти соприкасаются, когда мы вместе смотрим на его тату. Его голос переходит на шепот и становится очень мягким.
– Она, гм... Она умерла.
Мое дыхание замедляется.
– Когда?
– лишь идея о том, что он потерял маму, а меня не было с ним рядом, ощущается словно пуля в живот.
– Когда мне было шестнадцать. Рак груди, - кадык на его горле вздрагивает.
– Она пережила столько боли, особенно в конце. Я сидел с ней все это время, держал за руку.
Его густые ресницы опускаются, скрывая от меня голубые глаза.
– Ей был нужен физический контакт. Боли были слишком много. Так что она держала меня за руку скорее ради отвлечения.
Широкая грудь Грей вздымается и опадает, пока он медленно дышит, пытаясь взять себя в руки. Он с трудом сглатывает, и я опускаю ладонь на его руку, уверенно сжимая.
– Однажды я взял ручку и сказал ей прочитать мне лекцию. Она часто делала подобное для меня, делилась своим видением красоты математических теорем, доказательств, функций и уравнений, - он неуверенно смеется.
– Они служили мне сказками на ночь.
Рука Грея сжимается в кулак, и мышцы его предплечья напрягаются.
– Она писала у меня на руке. Каждый раз. Я смывал это все, а она начинала заново. Эти татуировки. Это ее последние... Я попросил кое-кого вывести их чернилами. Чтобы сохранить.
– Они красивые, - я не думаю, просто поднимаю его руку и оставляю нежный поцелуй на мягкой коже.
Его предплечье напрягается еще сильнее, и я обнаруживаю, что Грей смотрит на меня широко открытыми глазами. В них мерцает боль с примесью тоски. Я чувствую эти же эмоции - эту потребность в ком-то, кто понимает, какой пустой может быть жизнь, если ты остался один в собственной вселенной.
Несколько секунд Грей не отрывает от меня глаз, а затем прочищает горло.
– Черт, Мак, ты доведешь меня до слез, как какого-то сопливого малыша, - он криво усмехается мне.
И я вторю его улыбке, отпуская руку Грея и откидываясь на свое сидение.
– Что ж, безумно сложная математика для тебя как раз плюнуть, а? Ты никогда не говорил мне, какой у тебя профилирующий предмет, - думаю, это не то, чего я ожидала.
Грей отводит глаза и откусывает супер-большой кусок курицы.