Фрэнк Синатра: Ава Гарднер или Мэрилин Монро? Самая безумная любовь XX века
Шрифт:
— Извини, не стану тебя жалеть. Я не противник абортов, но уж очень все это просто выходит: потрахалась — «почистилась». Словно дерьмо выкинула. И по новой пошла.
— О'кей! Я поняла, мы оба дряни. — Ава перевела рычаг сцепления и крутанула руль, въезжая в поток машин. — И не говори, что я великая актриса и у меня все будет расчудесно. Пиши свой телефон. — Она бросила ему на колени сумочку, где в перламутровой записной книжке с золотым карандашиком вкривь и вкось были начертаны имена и цифры.
Говард Хьюз даже не стал ничего расспрашивать и требовать свидания. Записал телефон Клифа
— Пристрою парня. За тобой должок, Ава.
«Бывает, что финал становится началом. И новый день в лучах зари встает»
Ава сидела за столиком в саду виллы Мэрилин Монро в Санта Монике — кинобомонд отмечал премьеру фильма «Джентльмены предпочитают блондинок». Среди цветников, смеясь и громко общаясь, толпились гости, сновали официанты, разносящие напитки, светились в сумерках белые скатерти на столиках, расставленных на лужайке у бассейна. Перед Авой стояли бокал виски с кусочками льда, начатая бутылка. В руке, отягощенной золотым браслетом восточной работы, дымилась сигарета. Она изредка взмахивала головой, отбрасывая на спину тяжелую массу смоляных волос, и подвески затейливых, как Тадж-Махал, золотых сережек начинали раскачиваться и нежно звенеть.
Мэрилин, уже подвыпившая, громко хохотала и судорожно всхлипывала, переходя, видимо, к истерике. Джо Ди Маджио — звезда бейсбола, с которым Мэрилин крутила роман, пытался увести ее в дом. Ухватился за плечо, бретелька платья не выдержала и оборвалась — испытанный прием, Мэрилин всегда легко находила причину оказаться внезапно раздетой… Полуобнаженная блондинка вырвалась на свободу. Гости завизжали от восторга. Красавец Ди Маджио, отличавшийся неудержимой ревностью, начал багроветь.
— Отнеси ты ее в кровать, Джо! — посоветовал кто-то из друзей.
— Не хочу спать! Буду купаться. Как нимфа — в одних бриллиантах! — Она замурлыкала песенку из фильма о том, что бриллианты — лучшие друзья девушек, и рванулась к бассейну, сбрасывая на ходу лодочки и пытаясь окончательно освободиться от платья. Бейсболист сгреб любимую в охапку и, визжащую, дрыгающую ногами, унес в глубь дома. Оркестр занудил нечто лирическое.
Кто-то подходил к Аве, что-то нашептывал, целовал руки, шею. Мужчины пытались подсесть к ней, но она коротко обрывала: «Я занята!», пила, смотрела на догорающий за цветущими кустами закат и злилась. Эта несчастная бесшабашная блон- диночка наглотается сейчас таблеток и провалится в сон, чтобы не думать. У нее тоже не будет детей. Все знают, чем кончился последний аборт Мэрилин. Мужики кружат, как мухи… Мухи над падалью… И неотвязная мысль, досаждавшая ей последнее время, ехидно подала голос: «Чего же ты ждешь? Уходи! Или жить все-таки хочется? Хочется еще ухватить свое, Люси?»
Ава вдруг почувствовала, что сейчас выкинет нечто дикое: разобьет о край стола бутылку, искромсает острым стеклом эти «божественные» руки, чтобы брызнула кровь — много крови, и расфранченные манекены взвыли от страха. Она посмотрела на голубую жилку, чуть трепетавшую под молочно-белой кожей. Нет, дудки! Лучше заорать во все горло, скинуть туфли и станцевать на столе огненное фламенко, звеня длинными серьгами и монистом, которые надела сегодня
Хорошо бы сбежать, пока к гостям не вернулся, уложив Мэрилин, хозяин сегодняшнего банкета или не привязался кто-нибудь из «мотыльков». Сегодня вся голливудская братия была для нее на одно лицо — похотливое, лживое и равнодушное.
— Позволите нарушить ваше одиночество? — раздался у плеча тихий мужской голос.
Ава не шелохнулась. Подождала пару секунд, усмиряя гнев и те выражения, которые уже рвались с языка. Потом медленно повернула голову, подняла полные презрения глаза и столкнулась с его взглядом. Знаменитым взглядом, источающим понимание и ласку, неизбывную любовь и желание. У него всегда был такой взгляд, когда он пел. И тогда, на первой вечеринке Авы у Хамфри Богарта, ее поразили его теплые голубые глаза.
— Пожалуй, позволю… Нарушайте! — Ава протянула руку. — Мы с вами, кажется, не знакомы.
— Это безумие — говорить такое здесь, на голливудском приеме, где все одна большая семья. — Он улыбался насмешливо, давая понять, что полностью солидарен с ней в отношении представленного «зверинца».
— Да, вернее было бы сказать: мы еще не трахались.
— Причем и это для нашей среды большая редкость.
— Вы будете петь?
— Сегодня отдыхаю. Вы позволите? — Взяв бокал с виски у официанта, он сел напротив Авы.
— Жаль. Вам не хочется спеть для меня? — Она была умопомрачительно хороша, оглушительно притягательна. Ему вдруг захотелось выйти на эстраду, взять микрофон и запеть. Это именно тот случай, когда голос без всякой помощи технических средств будет звучать мощно и выразительно. Но он лишь улыбнулся:
— Когда я был помоложе, частенько прибегал к этому приему, чтобы завоевать понравившуюся мне девушку. В результате получалось нечто отвратительно фальшивое. Девица, трепеща и обмирая, впивалась в меня затуманенным взором, словно разыгрывая сцену обольщения перед воображаемой камерой. Меня начинало трясти от смеха, и я с трудом доводил до конца свое пылкое соло.
— А как вы поступаете теперь?
— Теперь я откладываю пение на потом.
— Песня на «десерт». Должно быть, и сама трапеза не менее эффектна? Это интригует. — Холодно произнесла Ава, с удивлением ощущая, как разливается по ее телу жидкий огонь. Ого! Она-то предполагала провести остаток жизни в неизбывной печали и воздержании!
— У вас грустные глаза. Ради вашей улыбки я готов пожертвовать чем угодно.
— Чертовски красиво звучит! Только все красивые слова уже сказаны в кино.
— Сделаем вид, что никогда не видели киноэкрана. — В нем было что-то мальчишеское. — Итак: я готов выкупить вашу улыбку.
— И какова цена?
Он раскинул руки, как бы отдавая всего себя:
— Все что угодно: жизнь, песни, кошелек, свобода.
— Ну, свободы у вас, положим, нет. Кошелек меня не интересует. Единственно стоящее — песни. Что ж, беру песни. Ну, как? Мне улыбаться?
— По рукам!
— Сделка заслуживает внимания. Я подумаю. — Она заглянула в его глаза, отвечая несомненным «да», и протянула руку.