Френки и Майкл
Шрифт:
Шериф стиснул зубы, прокусывая кожу на губах. Таким образом он старался хотя бы на мгновение задержать полипа, преградив его тканям путь в человеческую голову.
Но все было тщетно.
Жидкая кислота проникала все глубже в кожу. Она затекала в отверстия, оставшиеся после глазных яблок, и пожирала зрительные нервы. Слизкая масса затекала в нос человека, скатываясь в горло.
К тому моменту, когда я подбежал к федеральному шерифу, у него уже не было правого уха.
В том месте, где раньше находился
Это был мозг твари.
Я занес руку, в которой сжимал пистолет.
– Ты не успеешь, – раздался позади меня резкий окрик девушки.
Я знал это.
Слизистая масса сползла с лица федерального шерифа, словно это была вторая кожа. Она скользнула по его серо-зеленой форменной рубашке и с булькающим звуком размазалась по грязному полу.
Секунду полип медлил.
Его тело потеряло однородность; внутри него, подобно чернилам в стакане воды, медленно расплывались алые струи, разворачиваясь павлиньими перьями.
Это была кровь.
Все туловище твари, студенистое и мягкое, теперь было наполнено мельчайшими кусочками кожи и оторванного мяса. Острым инстинктом полип чувствовал, что на сей раз ему не дадут времени, чтобы пропитать голову своей жертвы кислотой, растворить, а затем пожрать.
Он заглатывал все, что удавалось отделить от тела.
Я думал, что сейчас тварь бросится на меня, заскользив по стенам все выше и выше, чтобы оттуда обрушиться и на мое лицо. Но полип не решился; он видел, что перед ним двое людей, и предпочел отступить.
Франсуаз, глубоко дыша, остановилась рядом со мной в то мгновение, когда слизистая масса исчезла, просочившись под узкую дверную щель.
– Я найду сковородку, на которой тебя поджарить, – процедила девушка. – Омлет недоделанный.
Я опустился на колени, придерживая тело федерального шерифа.
Человек полулежал, прислонившись спиной к столу. От его лица почти ничего не осталось. Кожа сошла полностью, обнажив мускулы и кости. Нос провалился, крупные капли слизи дрожали в тех местах, где раньше были глаза.
И все же этот человек еще оставался в сознании.
Страдания, которые он испытывал, не могли одержать верх над силой его воли; такое бывает лишь с людьми, одержимыми какой-то идеей, настолько важной, что даже природа вынуждена смириться перед ней, дожидаясь своей очереди.
Я понимал: как только этот человек исполнит то, что занимало его мысли, он умрет.
Франсуаз встала на колени перед умирающим. Она попыталась взять руки шерифа в свои, но у мужчины уже не было ни пальцев, ни самих кистей. Только покрытые полупрозрачной слизью обрубки высовывались из забрызганных кровью рукавов.
– Спокойно, – ласково произнесла Франсуаз. – Ни о чем не волнуйтесь.
Я подчинился, хотя знал, что та помощь, которая нужна сейчас федеральному шерифу, должна быть оказана ему на божьем суде, если таковой есть.
Рот человека открылся; губ у него уже не было, и кое-где можно было рассмотреть зубы сквозь прорванные ткани.
– Я ошибся, – глухо прошептал он.
Он задохнулся от боли и не мог больше произнести ни слова.
Франсуаз наклонилась к нему совсем близко; в ее глазах я прочитал сожаление.
– Важно, что вы это поняли, – произнесла она.
Я решил отвернуться.
Я не мог смотреть на то, что должно было произойти.
Франсуаз надеялась, что теперь, испытав страдания как духовные, так и телесные, перед лицом смерти, федеральный шериф раскается в той жизни, которую вел, и поймет, что сострадание к тем, кто окружает тебя, – единственный способ добиться справедливости.
Но такое бывает только в вестернах.
И то не во всех.
– Я был слишком мягок… – снова заговорил шериф. – Следовало сразу сжигать деревни, в которых мы подозревали нелюдей…
Серые глаза Франсуаз зло вспыхнули; но федеральный шериф уже не мог этого увидеть.
Я даже не знал, слышит ли он нас.
Правая рука человека согнулась в локте, оставляя обрубком широкий кровавый след на теле. Шериф замер, его голова повернулась.
Я дотронулся до звезды, раскрывавшей лепестки-лучи над его сердцем.
Дотронулся достаточно сильно, чтобы он ощутил это телом
Звезда была золотая.
Он кивнул.
Я отцепил ее от его рубашки и, положив руку на его плечо, крепко сжал.
Он снова кивнул; его тело ослабло и начало сползать на пол.
– Он так ничего и не понял, – произнесла Франсуаз.
Я не знал, на кого она сердится больше – на шерифа, который погиб только потому, что слишком верил в систему, которую защищал. На мир, создавший его. Или на себя.
Я вынул носовой платок и вытер с рук полупрозрачную слизь. Я запачкался ей, когда давал понять шерифу, что выполню его последнюю волю.
Лишенная контакта с мозговым полипом, слизь была мертвой и потому неопасной. Но я все равно не хотел оставлять ее на своих руках.
Это портит имидж.
Франсуаз выпрямилась. В ее серых глазах отражались недоумение и растерянность.
– Ты ничего не могла сделать, Френки, – сказал я, проводя ладонью по ее плечу. – И никто бы не смог.
Девушка отрицательно покачала головой
– Он, – она указала на безжизненное тело шерифа. – Он бы смог.
– Да, – согласился я – Но он этого не хотел.
Золотая звезда шерифа лежала на моей раскрытой ладони.
Я наклонился и протер ее о рубашку мертвого человека.