Фронт до самого неба (Записки морского летчика)
Шрифт:
Через минуту компания увеличилась. Штурманы Прилуцкий, Никитин, Колесов с ходу захватили инициативу в беседе. Интерес их был понятен, не всем выдаются такие далекие перелеты, какой пришлось проделать нам. Расспросам не было конца: особенности трассы, прокладки курса, погодные условия, магнитные склонения… А нам не терпелось побольше узнать о нашем боевом полку, о том, когда он вступит в сражения…[39]
Первым спохватился Дмитрий Никитин:
— Хватит, хлопцы! Новичкам устраиваться надо. Поехали в станицу!
В кузове полуторки подкатили
— Рай земной! — восхитился Володя Ерастов. — Земля обетованная!
— Бабье царство, — подмигнув, уточнил штурман Колесов.
— Вот же и говорю — рай!
— Как бы фашисты из этого рая ад не устроили, — охладил их восторги Никитин. — До фронта теперь уже рукой подать.
Все невольно примолкли, как бы вслушиваясь.
Грузовик подъезжал к «казарме» — станичной школе, где размещался летный состав. Друзья занялись устройством нашего быта: койки, матрацы, продаттестаты…
В «казарме» стало многолюдно, экипажи возвращались с занятий. Мы с интересом вглядывались в лица. Одно показалось очень знакомым. Виктор Беликов? Но — капитан, орден Красного Знамени… Старший брат его? Вроде бы не было у него брата-летчика. Значит, он, Виктор. Здорово изменился, но ошибиться невозможно, самый рослый курсант был в училище, остряки удивлялись, как он помещается в кабине самолета, предлагали проекты реконструкции, а он отшучивался с добродушием Гулливера. Теперь его никак не назовешь добряком: твердый взгляд из-под сдвинутых выгоревших бровей, крепкие, обветренные скулы…
— Беликов? Виктор?
— Хо!
Война застала его в Крыму. Воевал с первых дней, несколько раз ранен. Вспомнили однокашников, порадовались успехам живых, погрустили о погибших, их оказалось немало.
— Черт, скорей бы на боевое задание!
— Успеешь, еще навоюешься. Что толку — скорей! Воюют-то ведь уменьем. Угодить под зенитный снаряд или пулеметную очередь — не велика доблесть…
Наутро комэск Балин представил нас личному составу эскадрильи, зачитал приказ о назначении меня командиром звена, о составе экипажа. Штурманом ко мне был назначен младший лейтенант Никитин, стрелком-радистом сержант Панов, воздушным стрелком — младший сержант Лубинец.
Конечно, с Володей Ерастовым расставаться было жаль, но что делать, комэску лучше знать, кого назначить штурманом звена. Хорошо, что Никитин. Он понравился мне еще вчера, ладно сбитый, русоволосый, с бесхитростной, застенчивой ухмылкой. Сперва показалось, немного комик, однако ребята его уважали. Родом с Ярославщины, после сельхозтехникума по спецнабору поступил в летное училище. Начало войны встретил на Балтике, успел сделать несколько боевых вылетов, но после налета «мессеров» на аэродром оказался «безлошадником». Двадцать три года, женат, в Ленинграде остались жена и сестры…
Старшим по возрасту в экипаже был Николай Панов, невысокий
Плечистый здоровяк Алексей Лубинец, колхозник с Ростовщины, оказался моим ровесником — двадцать один год. Похоже, этот парень вообще не знал, что такое грусть или забота. Счастливый характер. Для мирной жизни особенно.
Как-то все мы проявим себя в боевых делах?
Однако до этого было еще далеко… Полк состоял из двух эскадрилий ДБ-3ф. Летный состав прибывал отовсюду. "Сто человек и сто одна форма одежды", — говорили шутники. Обстрелянных бойцов немного, большинство «безлошадники» из резерва, выпускники училищ, даже запасники. Лишь пять экипажей второй эскадрильи могли похвастаться боевым опытом. Перед командованием стояла трудная задача — в кратчайший срок сколотить экипажи, отработать взаимодействие в звеньях и эскадрильях, создать сплоченный боевой коллектив.
— Сегодня же беритесь за дело, — сказал комэск. — Познакомьтесь со звеном, изучите районы будущих действий. На днях слетаете по одному из маршрутов.
На третий день экипажу назначили учебный вылет: Белореченская — Армавир — Сальск — Ростов — Ейск — Темрюк — Анапа — Белореченская. Получив инструктаж, мы с Никитиным отправились на стоянку.
— Ого! — восхищенно хмыкнул Дима. — Поработали технари.
Действительно, нашу машину можно было узнать только по цифре семь на хвосте. Технический экипаж возглавлял мой старый знакомый Иван Варварычев. За двое суток он со своими помощниками сделал из самолета картинку!
— А это что за металлолом? — кивнул я на криво стоящую невдалеке машину.
— Это, командир, боевой Ил-2, - с уважением в голосе ответил Иван. Перед ним шапку снять не мешает…
Мы подошли ближе. В самом деле, рука невольно потянулась к пилотке. На самолете не было живого места. Все — фюзеляж, крылья, кабина, шасси, хвостовое оперение — было изрешечено пробоинами, винт скручен в спираль…
— И ведь сел! — после минутного молчания проговорил Панов.
— Воюют ребята… — Дима Никитин задумчиво поглядел в ту сторону, откуда прилетел этот «ил». — После войны вот такой памятник бы поставить штурмовикам…
Мы молча вернулись к своей машине, поднялись в воздух.
За Темрюком Лубинец заметил двух «мессершмиттов». Молодец! Самолеты противника шли намного выше нас, курсом на Керчь. Мы снизились до бреющего. В остальном полет прошел без приключений, по работе экипажа у меня замечаний не было.
Следующим был полет в Моздок — доставить к новому месту службы бывшего командира полка подполковника Бибу. Он выполнил свое задание, сформировал полк, передал его Ефремову. Теперь командование направляло опытного организатора на формирование новой авиационной части.