Фронт до самого неба (Записки морского летчика)
Шрифт:
Для меня это был полет в прошлое. Внизу проплывали поля и сады Кубани, Ставрополья, места, где четыре года назад я впервые поднялся в воздух на стареньком аэроклубовом У-2…
А вот и родной город. Зеленые палисаднички, торопливо сбежавшиеся к железнодорожным путям домики. До боли в глазах всматриваюсь в них. Вот он, наш дом! [42] Там отец, мать… Я давно не писал, они даже не знают, что я здесь, на юге…
На обратном пути пролетел над родным домом на малой высоте. Штурман по моей команде сбросил пакет с табаком для отца и весточкой. Сверху на
Мог ли я тогда предположить, что в это же лето, спустя полтора месяца, в мой город ворвутся фашисты…
Вернувшись, узнал, что ночью я буду летать с командиром полка. Ефремов проверил у меня технику пилотирования, после чего допустил к самостоятельным ночным полетам.
На другой день нашему звену предстояло совершить два учебных вылета.
Первый прошел благополучно, все элементы выполнялись четко. Мои ведомые, Сорокопудов и Щукин, правильно выдерживали дистанции и интервалы во время разворотов и перестроений, при противозенитном и противоистребительном маневрах…
Но второй полет окончился бедой.
Экипажи выполняли его в закрытых кабинах, вслепую, самолеты пилотировались по приборам. На маршруте машина Михаила Щукина вдруг стала резко терять высоту и перешла в штопор. Летчик вышел из пике в ста метрах от земли, но перевести самолет в горизонтальный полет уже не удалось. Младший лейтенант Щукин и штурман сержант Сабинов погибли. Спасся только стрелок-радист, младший сержант Васильев. Он успел выпрыгнуть с парашютом…
Горький, но поучительный урок.
— Полк не приступил к боевым действиям, а мы несем потери, — говорил на разборе Ефремов. — Пусть сегодняшний случай заставит каждого глубоко задуматься, тщательно проверить себя, как он готовится к предстоящим боям, в чем его слабость, чем надо еще овладеть в оставшиеся считанные дни…
Да, каждый день приближал нас к главному испытанию — испытанию огнем. [43]
Боевое крещение — не ритуал
К концу июня 1942 года сколачивание 36-го минно-торпедного авиаполка закончилось.
Обстановка на фронте накалялась с каждым днем. Под Севастополем шли тяжелые, кровопролитные бои, немецко-фашистские войска непрерывно штурмовали город. Его защитники проявляли чудеса героизма, отстаивая каждый клочок родной земли.
28 июня был получен первый долгожданный боевой приказ: нанести ночной бомбовый удар по торпедным катерам противника.
Для блокады Севастополя с моря противник создал подвижную группировку из итальянских торпедных катеров. Они действовали мобильно, производя неожиданные набеги на наши транспорты и корабли, обеспечивающие связь Севастополя с Большой землей. В тот день воздушная разведка обнаружила их в Ялте.
На задание вылетело пять экипажей, два из них — Осипова
Возвращения группы ожидали в полку с нетерпением. Вот один за другим стали приземляться самолеты. Едва закончив пробег, отруливали в сторону, освобождая посадочную полосу. Второй, третий, четвертый… Ждали последнего, пятого. Ждали долго. Возвратившиеся ничего не знали о нем.
Утром на построении командир эскадрильи сообщил то, что уже всем было известно:
— Вчера с боевого задания не вернулся экипаж в составе командира звена лейтенанта Черемисова, штурмана старшего лейтенанта Туляшина, воздушного стрелка младшего сержанта Таранова и стрелка-радиста старшего краснофлотца Амельчакова. Поклянемся отомстить фашистским гадам за наших друзей!
…В ночь на 1 июля экипаж Осипова и мой подняли по тревоге. В штабе нас ждал командир полка. Он был [44] чем-то удручен, между бровей пролегла глубокая складка. С минуту помолчав, дрогнувшим голосом сказал:
— Ставка Верховного Главнокомандования отдала приказ об эвакуации войск из Севастополя…
Стало не по себе, сердце сжала тревога.
— Командующий военно-воздушными силами Черноморского флота, — продолжал между тем Ефремов, — поставил перед нами задачу: прикрыть от воздушных атак противника четыре тральщика, уходящих сегодня из порта. Поручаю это вам. На кораблях — дети, женщины, раненые. От вас зависит их спасение.
Начальник штаба полка Григорий Степанович Пересада ввел нас в обстановку в районе Севастополя и по курсу движения кораблей, указал их последнее местонахождение.
Выйдя из штаба, мы едва нашли в кромешной тьме нашу полуторку, на которой приехали сюда с аэродрома. Ошеломленные вестью о сдаче Севастополя, лишь по дороге задумались над вопросом, который должен был бы прийти на ум в штабе.
— Степан Михайлович, я не понимаю, как можно бомбардировщиками прикрыть корабли?
— Огнем из пулеметов… — нерешительно предположил Осипов. — А то и самим самолетом…
— Но мы же не истребители. Какая у нас маневренность, скорость?
— Не от хорошей же жизни нас посылают. Значит, другого выхода нет.
Помолчали.
— Вот что, Василий. Ходи на средних высотах и жди противника со стороны берега. Если первый увидишь, я приду на помощь. Меня прижмет — ты поможешь. Пусть радист постоянно работает на прием. Договорились?
На стоянке Варварычев едва не шепотом доложил о готовности самолета.
— Ты что, Иван?
— Ночь уж больно темнющая…
Да, ночка… Первый боевой вылет и в такой обстановке! Приходилось думать не о задании, а как взлететь. Примеры потери ориентиров в ночных условиях в полку уже были. Даже раньше, когда взлетная полоса освещалась…[45]