Фронт до самого неба (Записки морского летчика)
Шрифт:
— Минаков… Уф-ф
— Я! — выпрыгнул, в самом деле как из парилки, бегом примкнул к черту Мелкумову, которого уже любил.
Из наших на месте остался один Хоткевич, не прошел медицину. Он это знал и до «баньки», и все равно. Вдруг чудо, не хватит одного кандидата… Жаль было парня. Но радость взяла свое.
Спустя полчаса мы «крестились» в курсанты. Драли друг другу спины с таким стараньем, как будто готовились плавать, а не летать.
— П-палубу надра-ить! — по-боцмански орал Сашка, чуть не сдирая кожу с моих лопаток. — Натерр-реть песком…
— И пр-ролопатить! — орал в свою очередь я,
В предбаннике ждали нас стопки сложенных по размерам матросских тельняшек. Выходили — туго затянутые ремнями с тяжелыми бляхами, ощущая ногами приятную тяжесть суконных «клешей», раскачиваясь, как заправские моряки.
Удивительно действует на человека форма! Чудесно действует, тысяча… нет, десять тысяч чертей!
В общем вся жизнь из одних испытаний. А можно сказать — из везений сплошных.
Вот хоть и первый прыжок с парашютом. В училище, в тот же год. Поднялись. Я в передней кабине У-2, сзади — летчик-инструктор. Под ложечкой, понятно, посасывает. Летчик сбавляет обороты, толкает в плечо: "Пора!" Вылезаю на плоскость, натягиваю резиновую петлю на руку, чтобы надежней держать вытяжное кольцо. Оглядываюсь на инструктора — что такое? Лицо бледное, глава квадратные…[23]
— Пошел! — угадываю по широко разинутому рту.
Отталкиваюсь, вниз головой кидаюсь в бездну. Считаю секунды: двадцать один, двадцать два, двадцать три! Дергаю за кольцо — ни звука. Второй, третий раз — ни звука, ни динамического толчка. Лечу к земле. Что делать? Остается считанные сотни метров. Последний раз попытаться выдернуть основной парашют, если не удастся — прибегнуть к запасному. Изо всех сил обеими руками дергаю за кольцо. Рывок вверх, хлопок, повисаю в воздухе. Осматриваю купол — цел и невредим. Что же случилось? Раздумывать некогда, земля рядом. Удар. Падаю на бок, вскакиваю, отстегиваю подвесную систему. Собрав парашют, направляюсь в квадрат. Навстречу бежит инструктор-парашютист:
— Что случилось? Почему затяжка? Пожимаю плечами:
— Вытяжное кольцо не выдергивалось…
Все выяснилось, когда приземлился самолет. Оказывается, на плоскости, когда я надевал резиновую петлю на руку и поправлял вытяжное кольцо, случайно вытянулся тросик с двух люверсов. Клапан открылся, и вытяжной парашют оказался у меня за спиной. Летчик испугался, что вот-вот раскроется основной, запутается в хвостовом оперении самолета, и подал команду прыгать. При падении тросик основного парашюта зажало вытяжным, поэтому кольцо и не выдергивалось.
— Ну, парень! — протянул потрясенный инструктор. — Считай с этих пор, что ты в рубашке родился…
Может, и правда в рубашке.
Вот еще случай, уже на втором курсе. Курсант Миша Сидоров вылетел в первый самостоятельный полет на боевой машине СБ. Я был у него за пассажира, сидел в кабине стрелка-радиста. Взлетели нормально, прошли по кругу. А на посадке Миша подошел к земле на повышенной скорости, не справился с управлением, и самолет дал «козла». Сидоров растерялся и увеличил обороты до взлетных. Самолет резко взмыл вверх. Этому способствовали выпущенные закрылки и выбранный триммер. Как сейчас вижу вздыбленные капоты моторов, набегающую слева землю… Набрав шестьдесят метров, самолет свалился набок, скользнул… Сухой удар левым крылом, машина стала
И тогда возник страх. Родился в эту минуту и остался надолго. Я стал бояться летать пассажиром. В самостоятельных полетах на глубоких виражах ощущал, как мороз пробегает по коже, казалось, вот-вот сорвешься в штопор. Измучился, похудел. К счастью, инструктор, лейтенант Алексей Абрамов, вовремя заметил неладное. Я откровенно рассказал ему все. Старший товарищ умело и тактично помог мне вновь обрести уверенность в себе…
Подтвердилось то, о чем говорили нам еще в аэроклубе: если хочешь овладеть мастерством, будь до конца откровенен с учителями. Трудно представить, что было бы, измени я этому золотому правилу…
Летом сорокового года в училище стали поговаривать о досрочном выпуске. Слухи подтвердились. В августе выпустили курсантов, обучавшихся на И-15, И-16 и СБ. В их числе был и Саша Черняховский. Вышел в звании лейтенанта, получил назначение на Тихоокеанский флот.
В начале зимы дошла очередь и до нас. Сане Разгонину, Ивану Алефиренко и мне, как и всем курсантам бомбардировочной и истребительной эскадрильи, присвоили звание младшего лейтенанта.
И вот — долгожданный отпуск. Первый наш командирский. Вообще первый: в тридцать девятом году отпуск отменили в связи с напряженной обстановкой гитлеровская Германия напала на Польшу, наши войска перешли границу, чтобы освободить братские народы Западной Украины и Западной Белоруссии…
В новенькой командирской морской форме, с золотой птичкой на рукаве сошли мы с поезда в Минводах. Встреча с родными, друзьями, девушками… Мы чувствовали себя взрослыми, самостоятельными людьми.
Новый, 1941 год встретили дома. Сразу после праздника отправились к месту службы, на самую ответственную в то время морскую границу, на Дальний Восток.
В Минводах у меня осталась невеста. С Тамарой мы вместе учились в школе, жили на одной улице, по соседству. Договорились, что она приедет ко мне по окончании учебы.
Так что и в личной жизни все складывалось счастливо…[25]
Тихий фронт
Полк рассредоточивался. Наша эскадрилья перебазировалась на запасной аэродром. Строили капониры, землянки, оборудовали укрытые стоянки для самолетов.
Много летали.
Каждое утро, задолго до подъема, кто-нибудь выскакивал из теплой землянки, бежал к штабу — слушать у репродуктора свежую сводку Совинформбюро. Обратно не торопился, обрадовать нетерпеливо ожидающих товарищей было нечем…
В общем-то мы все понимали: помнили о Хасане и Халхин-Голе, о Квантунской армии, об оси Берлин — Токио. И все равно чувство вины перед сражающимися где-то ровесниками ни на минуту не покидало нас. После завтрака молча выслушивали задание на очередной «бой», молча расходились по самолетам. Учились. Выкладывались до конца. Должно быть, именно это чувство и заставляло нас не только идти навстречу заданиям командиров, но и самим по возможности усложнять их. «Воевали» ожесточенно, с неистовой беспощадностью к себе, стремясь создать полную иллюзию боевой обстановки. Это порой приводило к риску.