Фронт до самого неба
Шрифт:
– Сегодня же беритесь за дело, - сказал комэск.
– Познакомьтесь со звеном, изучите районы будущих действий. На днях слетаете по одному из маршрутов.
На третий день экипажу назначили учебный вылет: Белореченская Армавир - Сальск - Ростов - Ейск - Темрюк - Анапа - Белореченская. Получив инструктаж, мы с Никитиным отправились на стоянку.
– Ого!
– восхищенно хмыкнул Дима.
– Поработали технари.
Действительно, нашу машину можно было узнать только по цифре семь на хвосте. Технический экипаж возглавлял мой старый знакомый Иван Варварычев.
– А это что за металлолом?
– кивнул я на криво стоящую невдалеке машину.
– Это, командир, боевой Ил-2, - с уважением в голосе ответил Иван. Перед ним шапку снять не мешает...
Мы подошли ближе. В самом деле, рука невольно потянулась к пилотке. На самолете не было живого места. Все - фюзеляж, крылья, кабина, шасси, хвостовое оперение - было изрешечено пробоинами, винт скручен в спираль...
– И ведь сел!
– после минутного молчания проговорил Панов.
– Воюют ребята...
– Дима Никитин задумчиво поглядел в ту сторону, откуда прилетел этот "ил".
– После войны вот такой памятник бы поставить штурмовикам...
Мы молча вернулись к своей машине, поднялись в воздух.
За Темрюком Лубинец заметил двух "мессершмиттов". Молодец! Самолеты противника шли намного выше нас, курсом на Керчь. Мы снизились до бреющего. В остальном полет прошел без приключений, по работе экипажа у меня замечаний не было.
Следующим был полет в Моздок - доставить к новому месту службы бывшего командира полка подполковника Бибу. Он выполнил свое задание, сформировал полк, передал его Ефремову. Теперь командование направляло опытного организатора на формирование новой авиационной части.
Для меня это был полет в прошлое. Внизу проплывали поля и сады Кубани, Ставрополья, места, где четыре года назад я впервые поднялся в воздух на стареньком аэроклубовом У-2...
А вот и родной город. Зеленые полисаднички, торопливо сбежавшиеся к железнодорожным путям домики. До боли в глазах всматриваюсь в них. Вот он, наш дом! Там отец, мать... Я давно не писал, они даже не знают, что я здесь, на юге...
На обратном пути пролетел над родным домом на малой высоте. Штурман по моей команде сбросил пакет с табаком для отца и весточкой. Сверху на пакете я крупными буквами вывел имя и фамилию отца. Пакет упал в соседний двор, где жила моя невеста Тамара. Она видела пронесшийся над самой крышей самолет и передала пакет моей матери. Обе решили, что мы сели в аэропорту, и бросились туда. Это я узнал из писем.
Мог ли я тогда предположить, что в это же лето, спустя полтора месяца, в мой город ворвутся фашисты...
Вернувшись, узнал, что ночью я буду летать с командиром полка. Ефремов проверил у меня технику пилотирования, после чего допустил к самостоятельным ночным полетам.
На другой день нашему звену предстояло совершить два учебных вылета.
Первый прошел благополучно, все элементы выполнялись четко. Мои ведомые, Сорокопудов и Щукин, правильно выдерживали дистанции и интервалы во время разворотов и перестроений, при противозенитном
Но второй полет окончился бедой.
Экипажи выполняли его в закрытых кабинах, вслепую, самолеты пилотировались по приборам. На маршруте машина Михаила Щукина вдруг стала резко терять высоту и перешла в штопор. Летчик вышел из пике в ста метрах от земли, но перевести самолет в горизонтальный полет уже не удалось. Младший лейтенант Щукин и штурман сержант Сабинов погибли. Спасся только стрелок-радист, младший сержант Васильев. Он успел выпрыгнуть с парашютом...
Горький, но поучительный урок.
– Полк не приступил к боевым, действиям, а мы несем потери, - говорил на разборе Ефремов.
– Пусть сегодняшний случай заставит каждого глубоко задуматься, тщательно проверить себя, как он готовится к предстоящим боям, в чем его слабость, чем надо еще овладеть в оставшиеся считанные дни...
Да, каждый день приближал нас к главному испытанию - испытанию огнем.
Боевое крещение - не ритуал
К концу июня 1942 года сколачивание 36-го минно-торпедного авиаполка закончилось.
Обстановка на фронте накалялась с каждым днем. Под Севастополем шли тяжелые, кровопролитные бои, немецко-фашистские войска непрерывно штурмовали город. Его защитники проявляли чудеса героизма, отстаивая каждый клочок родной земли.
28 июня был получен первый долгожданный боевой приказ: нанести ночной бомбовый удар по торпедным катерам противника.
Для блокады Севастополя с моря противник создал подвижную группировку из итальянских торпедных катеров. Они действовали мобильно, производя неожиданные набеги на наши транспорты и корабли, обеспечивающие связь Севастополя с Большой землей. В тот день воздушная разведка обнаружила их в Ялте.
На задание вылетело пять экипажей, два из них - Осипова и Черемисова от нашей эскадрильи. В сумерках самолеты вырулили на старт и растворились в ночном небе. Ялта встретила их плотным заградительным огнем. Небо расцвело разрывами, трассы "эрликонов" яростно секли тьму. Прорезая огненный заслон, бомбардировщики трижды заходили на цель. В порту полыхнули взрывы, занялись пожары...
Возвращения группы ожидали в полку с нетерпением. Вот один за другим стали приземляться самолеты. Едва закончив пробег, отруливали в сторону, освобождая посадочную полосу. Второй, третий, четвертый... Ждали последнего, пятого. Ждали долго. Возвратившиеся ничего не знали о нем.
Утром на построении командир эскадрильи сообщил то, что уже всем было известно:
– Вчера с боевого задания не вернулся экипаж в составе командира звена лейтенанта Черемисова, штурмана старшего лейтенанта Туляшина, воздушного стрелка младшего сержанта Таранова и стрелка-радиста старшего краснофлотца Амельчакова. Поклянемся отомстить фашистским гадам за наших друзей!
...В ночь на 1 июля экипаж Осипова и мой подняли по тревоге. В штабе нас ждал командир полка. Он был чем-то удручен, между бровей пролегла глубокая складка. С минуту помолчав, дрогнувшим голосом сказал: