Фрося Коровина
Шрифт:
Успокоились Коровины, только когда медсестра привезла в палату ужин. Аглая Ермолаевна отдала внучке свои пюре с котлетой и стала спрашивать, как дела дома?
Пережевывая и глотая пресную еду, Фрося рассказала, что дела дома хорошо, что конек она прибила назад, и что Филимон прислал своего медведя, который теперь помогает ей по хозяйству.
Женщины в палате слушали Фросю с недоверием. Оно ясно читалось на их лицах. Но Аглаю Ермолаевну этот рассказ ничуть не удивил. Больше того, узнав, что Герасим не умеет рубить дрова, она стала ругать нынешних медведей, которые до того изнежились,
С согласия врачей Фрося провела эту ночь на свободной койке. Правда, внучка Аглаи Ермолаевны долго не могла заснуть и, глядя на белеющие в темноте загипсованные ноги, думала, что завтра надо будет выйти пораньше, чтобы успеть к урокам. Ведь утром ей предстояло снова пройти пешком пол-Вологды.
А ночью Фросе приснился Герасим. Он почему-то спал прямо во дворе, и его медленно заносило снегом. Фрося пыталась разгребать снег лопатой, но метель была сильнее.
Проснулась Фрося ровно в шесть часов. Тихо, чтобы не разбудить других женщин, она попрощалась с бабушкой и отправилась домой.
Теперь она хорошо знала куда идти, поэтому дорога до станции оказалась быстрее, чем до больницы. Кроме того, у Фроси в рюкзаке уже не было горшка с фикусом, и это заметно облегчало путь.
Слегка припудренная снегом Вологда еще спала. Огней в темном небе было куда больше, чем в темных домах. Глядя на раскинувшиеся во всю ширь созвездия, Фрося с удивлением заметила, что они здесь такие же, как над Папаново. А она-то раньше думала — у каждой деревни, у каждого города свои звезды.
Через час Фрося в последний раз свернула за угол и вышла к автовокзалу. Он находился точно под созвездием Кассиопеи, которое как-то зимним вечером показал ученикам Петр Сергеевич. Пожилой хозяйки площади нигде не было. Зато возле ступеней здания стоял знакомый Фросе старый автобус с молодым водителем.
— А я уж думал, не придешь, — сказал парень-усач. — Специально для тебя задержал отправление на десять минут. — Он обвел рукой пустой салон. — Ну, садись где хочешь! Других пассажиров нет.
Фрося заняла место у обрамленного ледяными узорами окна в третьем ряду, положила под щеку толстую шапку и сразу заснула. А автобус укачивал ее, словно огромная люлька, и пел колыбельную своим хриплым голосом.
«Разве дома крадут?»
Когда автобус добрался до Полево, уже рассвело. Фрося попрощалась с водителем и, пригласив его как-нибудь приехать на концерт папановского хора, вышла на мороз.
В розово-голубом небе над школой еще было видно бледную Кассиопею. Фрося снова удивилась тому, что хотя автобус проехал много километров, созвездие осталось на месте.
Тут в дверях школы показался белый халат тети Даши.
— Звоно-о-ок! — разнеслось по округе, и изо рта продавщицы вылетело облачко пара.
Она как обычно кричала так, будто хотела собрать на урок весь Полевский район. В соседних дворах залаяли собаки. От крика тети Даши Кассиопея совсем побледнела и исчезла в синеве.
Из-за угла, разметав сугроб, выскочил Жмыхов. Он прогрохотал по крыльцу и хлопнул дверью. Хотя естественный троечник
Фрося снова посмотрела в небо. Там с солнечным светом боролась самая яркая звезда Кассиопеи по имени Нави, и понемногу проигрывала. Поднявшись на крыльцо вслед за Жмыховым, Фрося вошла в школу.
На первом уроке, математике, учитель Петр Сергеевич провел контрольную. Фрося подготовилась к ней еще позавчера. Только вот писать Коровиной пришлось на листочке, одолженном у Петухова, потому что тетради она оставила дома.
На перемене Петр Сергеевич проверил контрольные и поставил Фросе «отлично». Петухов сказал, что пятерку ей помог получить его листок. А если бы она писала на страницах из тетради Жмыхова, то наверняка схлопотала бы трояк. Но сама Фрося считала, что получила «пять» из-за хорошей подготовки.
Зато на уроке истории, посвященном быту крестьян, Жмыхов подробно описал устройство мельницы и заработал вторую в жизни «четверку». А Фрося рассказала, что живет в настоящем крестьянском доме. Причем в нем все так, как было двести лет назад. Если, конечно, не считать холодильника.
Жаждущий новых знаний Петухов предложил после занятий устроить экскурсию по Фросиному дому, а потом написать о нем сочинение. Эта мысль Петру Сергеевичу понравилась. Поэтому по окончании уроков ученики Полевской школы двинулись по расчищенной дороге в Папаново.
Если летом ее было нетрудно отличить от окружающего пейзажа, то сейчас о существовании проселка говорили только гряды снега, убранного бульдозером на обочины. Но иногда сильная метель уничтожала и это отличие. Тогда бульдозерист, не помнивший точно, как идет дорога, придавал ей новые очертания и прокладывал некоторые ее куски по полям.
Шагая между сугробами, дети громко спорили о домах. Фрося доказывала, что под старой крышей жить уютнее. Петухов стоял за новые дома, от которых ничего не отваливается и где не нужно бояться, что вот-вот на макушку рухнет потолок. Жмыхову было все равно, где жить. Главное, чтобы вокруг имелось побольше всякой техники. Кроме того, он считал, что ремонтировать старый дом тоже интересно и что человек должен уметь работать не только головой, как Петухов, но и руками. На это замечание отличник обиделся и сказал, что недавно сколотил скворечник.
Так постепенно они перешли на тему нескорой весны, затем еще более далекого лета и заговорили о том, как хорошо в каникулы, когда можно ходить за грибами и купаться в Тошне. А над ними сияло прохладное белое солнце, похожее на слепленный богом огромный снежок. У горизонта, словно на обочине дороги, громоздились сугробы облаков. Снег на полях искрился так, будто по нему разбросаны миллионы драгоценных камней.
Через полчаса ребята увидели дым от печных папановских труб, затем сами трубы и, наконец, дома, к которым эти трубы приделаны. Дети поднялись на горку в начале деревни и, вразнобой хрустя снегом, двинулись к Фросиному дому. Хруст был такой громкий, что сквозь закрытое окно кривой избы донесся до Никанора, погруженного в неглубокий послеобеденный сон. Ему стало сниться, что он ест огромный, с себя ростом, сухарь.