Фрося. Часть 7

Фрейдзон Овсей Леонидович

Фрося невольно улыбнулась:

– Майя, а тебе не кажется, что это похоже на театр, особенно когда рядом с этими смешными людьми в большом количестве идут по городу девушки и ребята с оружием?

– Бабушка, я к этому театру уже так привыкла, что не вижу ничего странного. Это для туриста в диковинку.

Их машина проехала мимо двухэтажных вилл и въехала в ворота, за которыми, утопая в густой зелени, уютно расположилось аккуратное здание в три этажа.

Возле него под деревьями стояли беседочки и скамейки, освещённые яркими фонарями.

– Бабушка, вот мы и приехали к Риве. Уже пошёл третий год, как она находится здесь. Ты только не подумай, что мы её сюда определили насильно. Это была её добрая воля переехать на жительство в дом престарелых. Она сама внесла из своих средств довольно крупную сумму на содержание в этом заведении. Я была очень даже против этого волевого решения, ведь можно было заказать ей сиделку на двадцать четыре часа, но она была неуклонна в своём желании.

– А знаешь, девочка, я бы тоже не хотела стать обузой для своих близких. Возможно, в будущем воспользуюсь этим примером Ривы.

– Бабушка Фрося, разве тебя можно сравнить с бабушкой Ривой, сколько себя помню, она всегда была очень слабенькой и болезненной.

– Ничего в этом нет странного, ведь ей столько пришлось перенести в её многострадальной жизни. Из писем Анютки я знаю, что Рива тебя вырастила, если не с пелёнок, так с того момента, как ты приехала в Израиль, и при этом окружила такой любовью и заботой, которая другим и не снилась.

– Бабушка, неужели ты думаешь, что я ничего этого не ценю? Для меня Рива и Майкл после мамы всегда были самыми дорогими людьми.

Они, переговариваясь, прошли через холл с диванами и креслами и на лифте поднялись на второй этаж. Сердце Фроси отчаянно колотилось в груди - вот сейчас она увидит женщину, из рук которой почти шестьдесят лет назад приняла свёрток с двухмесячной еврейской девочкой. Неожиданно став приёмной матерью, Фрося, по всей видимости, спасла тогда ребёнка от неминуемой смерти в том страшном гетто, в котором пришлось провести три года Риве. Она не только воспитала свою милую Анютку, но и вернула уже взрослую дочь, в силу сложившихся обстоятельств, под надёжное крыло настоящей матери.

В комнату к этой душевной, необычайно сложной судьбы женщине Фрося в данный момент заходила вместе с их общей внучкой Майечкой.

Нет, они с Ривой никогда не делили и не оспаривали друг у друга Анютку - это была их общая судьба, любовь и боль.

В просторном помещении никого не было. Фрося растерянно осмотрела стоящие здесь кровать, шкаф, холодильник и висевший на стене телевизор. Майя, о чём-то догадавшись, решительно вышла на балкон. Крайне взволнованная гостья последовала за ней.

Глазам Фроси предстала печальная картина, вызвавшая в ней невольные слёзы. В инвалидном кресле сидела старая

больная Рива. Майя подошла к ней и, склонившись, нежно покрыла лицо и волосы любимой бабушки поцелуями. Наконец девушка выпрямилась и, чуть отстранившись, затуманенным от слёз взором взволнованно наблюдала, как после долгих лет ожидания встретились две несчастные матери, пережившие нелепую гибель своей общей единственной дочери.

Фрося с жалостью и любовью разглядывала худое, сморщенное и слегка перекошенное лицо Ривы, и по щекам её текли и текли слёзы. Рива первая пришла в себя и тихим надтреснутым голосом выдавила:

– Здравствуй, Фросенька, я тебя столько лет ждала, столько раз проигрывала ситуацию, когда встану перед тобой на колени и возблагодарю тебя за твою святую душу...

Фрося сама опустилась на колени перед коляской больной женщины и начала целовать сморщенные старческие руки, первыми принявшие когда-то в тяжелейших родах её старшего сына.

– Не плачь, Фросенька, как всё же несправедливо, ведь это я должна стоять перед тобой на коленях, но уже, к сожалению, не могу этого сделать...

– Ривочка, мы потеряли нашу доченьку, мы её не сберегли. Я часто корю себя за смерть Анютки, ведь ради меня, ради моего сына она поехала в этот проклятый Афганистан.

– Не укоряй себя, Фросенька, ты нисколько не виновата в её смерти, она по-другому не могла поступить, ты и только ты воспитала в ней такое же доброе, как у тебя самой, отзывчивое сердце. Разве ты думала об опасности, когда принимала из моих рук еврейскую девочку, за спасение которой тебе, в случае обнаружения, грозила неминуемая смерть. Так, видно, было угодно Богу или ещё кому-то, кто устраивает нашу судьбу.

Фросенька, ты подарила ей целых пятьдесят лет жизни, в которой она познала всё, что может познать нормальный человек, - радости и печали, родительские нежные чувства, уважение и любовь близких, друзей и коллег. У неё была замечательная профессия и увлекательная работа... - ай, что там говорить, наша девочка прошла по земле короткий для нас, но яркий для окружающих путь.

Она, в свою очередь, оставила свой неизгладимый след на земле, подарив мне мою несравненную Майечку...
– Рива ласково взглянула на внучку.

– Бабушка, ну, зачем ты так говоришь, у тебя ведь есть ещё Меир и Эфраим, а кроме них ещё трое правнуков.

– Полно, моя ненаглядная девочка, полно, я знаю, что ты выросла душевным и скромным человеком, но думаю, что Фросенька меня понимает, ты единственная, кто стал отдушиной для моего сердца на старости лет, а остальные просто мои сын, внуки и правнуки...

Фрося поднялась с колен и обняла покрасневшую от смущения молодую женщину:

– Рива права на сто процентов, я так сожалею, что у меня сейчас нет рядом такой славной девочки, как ты, но у меня есть мой муж, ставший мне на старости лет настоящим сердечным и надёжным другом.