Фрося. Часть 7
Шрифт:
– Ничего, за деньги помогут.
– Так лучше дай их мне.
– Я тебе и так дала очень много за твой мерзкий рассказ.
И, Фрося не прощаясь, вышла за дверь.
За двадцать долларов работник кладбища, быстро отыскал могилу друга, и Фрося возложив цветы, постояла с четверть часа, утопая ногами в глубоком снегу. Почувствовав, что изрядно замёрзла, нежно погладила камень памятника и прошептала:
– Эх, Валера, Валера, какой ты был блестящий мужик, редкая умница и, славный друг, а, как мерзко закончил свою никудышную жизнь, прощай.
Затем, согревшись
глава 23
Фрося гнала машину в сторону деревни, где жила Настя и ругала себя последними словами. Десять последних лет прожила будто не было предыдущей жизни, а главное, людей, с которыми её переплела судьба. Внук Сёмка и Валера Карпека, терзающим совесть укором больно ранили душу. Она, как могла успокаивала себя, что вряд ли могла бы влиять на воспитание мальчишки и на качество жизни друга издалека, когда у одного была своенравная мать, а у второго, имеющая огромное на него влияние, такая же, как и он, пьющая жена. Всё, что она могла дать им, так это деньги, но мальчишка в них не нуждался, а другу Валере только предоставили бы возможность часто не думать, где взять средства на выпивку, а итог, по всей видимости, был бы тот же. Ну, а теперь подруга Настя, встречу с которой она даже не планировала, собираясь в Москву. Как это она могла забыть про Настюху, про верную подругу, которая, не задумываясь, подала ей руку помощи, когда она в ней больше всего нуждалась, и, кто его знает, может своим участием сердечная женщина в тюрьме спасла ей жизнь. Конечно, их дружба длилась относительно не долго, но между ними совершенно не было корысти, зависти и недомолвок. Они вместе на протяжении какого-то времени поднимали своё благосостояние на толкучке, безоговорочно доверяя друг другу. Воспоминания о Насте и всё, что было с ней связанно отвлекли Фросю от мрачных мыслей после встречи с отвратительной Галкой. Часа не прошло, а она уже затормозила у знакомых ворот. Дом, сарай и прилежащий двор стояли, утопая в глубоком снегу и только по трубе, из которого вился над крышей дымок, Фрося поняла, что жизнь здесь продолжается. На звук мотора машины, никто на крыльцо не вышел и Фрося с трудом, открыв калитку, прошла к входной двери. Она несколько раз громко постучала, но никто не откликнулся. Толкнула не запертую дверь и вошла в сени, а затем и в дом. Хата сразу же обволокла её уютным теплом от растопленной печи, пахло с детства знакомыми деревенскими запахами - сушившимся в вязанках луком, квашеной капустой, берёзовыми поленьями и чем-то ещё до боли в душе родным и близким.
– Кто там?
Фрося узнала голос подруги, доносившийся из смежной с залом спальни, но звучащий подозрительно тихо и болезненно. Вытерев о коврик подошвы сапог, Фрося не снимая шубу, проследовала в заднюю комнату - на широкой кровати лежала на себя не похожая подруга Настя. В этой до крайности исхудавшей женщине с ввалившимися глазами, трудно было узнать здоровую деревенскую бабу, некогда готовую с самого раннего утра и до позднего вечера суетиться по дому и двору, держать скотину и курей, а ещё варившую самогон на продажу.
– Настюха, здравствуй подружка...
Слёзы невольно брызнули из глаз Фроси.
–
– Настюха, о чём ты говоришь?
– Ах, моя красавица, смерть ведь уже за плечами, вовсю косой размахивает, вот-вот и заберёт меня грешную. Посмотри только во что я превратилась, рачок проклятый жрёт и так быстро, что за месяц буквально уложил меня в постель.
Настя горящими глазами смотрела на Фросю и, не ожидая её вопросов, говорила и говорила, как будто они не десять лет не виделись, а десять месяцев.
– Митька то мой, почитай, как три года земельку парит, а Саньку с того момента, как вернулся его папаша из тюряги, больше не видела.
– Настюха, а кто за тобой ухаживает?
– А, всё та же соседушка, я ей плачу с отложенных мною денежек на чёрный день, она и хлопочет.
– Подружка, может быть я могу тебе чем-то помочь, хотя бы материально?
– Не надо госпадарушка, у меня хватит денег платить за уход за мной и на похороны хватит, а Саньке паршивцу и дома моего будет много. Всю жизнь на него положила и вот, такая благодарность. Бог с ним, он мой сын.
– Настенька, может тебе какие-то продукты подкупить или лекарство достать надо?
– Ах, успокойся, моя господарушка, еда уже в горло не лезет, а лекарств от этой проклятой болезни нет. Вот, помаюсь маленько и пойду к своему Митьке, он хоть и гад порядочный был, но всё же свой, а в последние годы миром с ним жили. Лучше расскажи, чем и как живёшь, как твои детки и внуки, ездила ли к своей дочушке в Израиль, сын твой молодшенький отыскался ли в том падлючем Афганистане? Мы же с тобой больше десяти лет не виделись.
Фрося присела на край постели.
– Настюха, я ведь уже одиннадцатый год живу в Америке, уехала к своему Марку, помнишь, я тебе о нём рассказывала.
– Помню, конечно, помню, из-за которого ты сердечная на нары попала.
– Вот-вот, именно к нему. Он вдруг появился в Москве и позвал меня замуж, и я как бы согласилась, но потом с ним произошло несчастье, ему бандиты пробили голову и ограбили.
– И, что, изуродовали его гады проклятые?
– К счастью нет, но он после того полностью ослеп и уехал без меня в Штаты, а я решилась поехать за ним. А тут...
Фрося вытерла набежавшие слёзы.
– Что, господарушка?
– Убили в Афганистане мою дочь.
– Дочь или сына, что-то не пойму?
– Дочурку, мою Анютку, она поехала туда выручать своего брата. Сёмку отыскала, а сама погибла.
– А сын где?
В тусклых больных глазах Насти появился блеск.
– Сёмка мой до сих пор в том проклятом Афганистане, а у меня в моём американском доме живёт его афганская жена с тремя его детками.
– Фу ты, а московская невестка и сынок его?
– Живут в Москве и не знают, что он остался жив.
– Ах, Фросенька, в твоей жизни всегда были одни не стыковки, похоже, и до сих пор душой маешься за деток?
– Пожалуй, Настюха, уже нет, я им практически не нужна, у всех уже свои дети повырастали. Последние десять лет живём с моим Марком душа в душу, у нас там большой хороший дом и всего для нормальной жизни на старости лет хватает. Вот, хотели с мужем проехаться по свету, но нагрянула к нам Сёмкина семья и мой Марк остался дома их опекать, а меня отправил в Израиль и сюда.