Фулгрим: Палатинский Феникс
Шрифт:
Фулгрим слушал, невольно увлекшись рассказом. Аналогичные братства встречались и на Кемосе, и на Терре.
Коринф меж тем разговорился:
— Они старались изменить наше общество через поединки. Не только на клинках, но и на словах. Писали книги и музыку, распространяли идеи справедливости и равенства. То же самое делал Сабазий перед тем, как Тиран Долгой Ночи попытался покончить с ним. Братству представлялось, что мир можно исправить одним идеальным выпадом…
Канцлер умолк.
— Вы сказали, что оно почти распалось. Почему?
— Из-за ошибки. Сообщество привлекло внимание
— И все же вот его знак. — Фениксиец указал на медальон.
— Все это случилось давно. Десятилетия тому назад. — Беллерос пожал плечами. — Властный Триумвират удовлетворился тем, что Сабазиево Братство перестало представлять угрозу, и ослабил соответствующие ограничения. Сейчас вера в Сабазия рассматривается как слегка неприличный предрассудок, а не свидетельство государственной измены.
Возможно, вскоре это изменится.
Коринф резко посмотрел на него:
— Что вы задумали, Фулгрим?
На Кемосе некоторые называли меня Просветителем. Я озарю Визас моим сиянием и увижу, что откроется глазу. Если восстаниями руководит тайное общество, я любыми доступными средствами искореню его и угрозу, которую оно представляет.
— Вы знаете, — насупился Беллерос, — кредо Братства близко догмам, которым, как вы утверждаете, следует ваш Империум. Его представители хотят — хотели — того же, что и вы. Может, вам лучше сотрудничать с ними, а не атаковать их?
Визасец говорил с таким пылом, что воздух словно бы дрожал от его слов. Казалось, скрытый в нем идеалист ненадолго вышел на первый план.
— Вы имеете в виду, если они еще существуют?
— Разумеется, — заморгал Коринф.
Фениксиец помолчал, делая вид, что размышляет, после чего благосклонно улыбнулся.
— Чего вы хотите, Беллерос? Чего вы желаете для Визаса?
Канцлер посмотрел на него и через несколько секунд произнес:
— Чего-то лучшего.
— Знакомый ответ, — кивнул Фулгрим. — Но чего именно? Поясните мне. Лучшего для вас? Лучшего для континентального правительства?
— Лучшего для Визаса.
— А это — ответ идеалиста или же политика. Кто вы?
— Может, тот и другой? — резко усмехнулся Коринф, одновременно горько и радостно. В этом звуке Фениксиец уловил отголоски прошлого — целой жизни, полной разочарований. — Поэзия, живопись, виноделие… Все это чепуха. Политика — вот наше главное искусство. Мы практикуемся в нем каждый день, всевозможными способами. Мы наблюдаем и просчитываем ходы. Плетем интриги за завтраком, составляем заговоры в обед, нанимаем убийц после ужина. Каждое наше деяние и слово дотошно изучают, препарируют и извращают так, как выгодно слушателю. — Он помолчал. — Это извечная, неизменная традиция.
— И вы желаете порвать с традициями?
— Я хочу швырнуть традиции в огонь! — Беллерос обмяк, словно от внезапно накатившей усталости. — Хочу испепелить их и возвести на их месте нечто прекрасное. — Он печально взглянул на примарха: — Но вы ведь не это планируете, верно? В моем замысле нет стабильности, нет порядка. Его не исполнить по графику.
Фулгрим промолчал. Канцлер усмехнулся снова,
— Вы не представляете, каково это — наблюдать, как все, что вы знаете и любите, разрушается у вас на глазах. Визас умирает уже несколько веков. Финал близок. Вы и есть финал. Согласие покончит с нами. Мы превратимся в кого-то иного, но наш мир — Визас, каким он мог бы стать, — погибнет.
Коринф грустно улыбнулся:
— Может, это и к лучшему.
Примарх покачал головой.
— До того как я взял власть над Кемосом в свои руки, он напоминал гниющую выгребную яму. Планета ежедневно становилась чуть хуже, еще менее пригодной для обитания. Ее правители ссорились между собой за постоянно уменьшавшиеся доходы и влияние, не обращая внимания на то, что происходит у них за окнами. — Он подался вперед. — Заводские рабочие умирали не только от «легочного блеска» или загрязненной воды, но и насильственной смертью. Мои родители разделили судьбу тысяч других. Машины на фабриках, созданные много веков назад, одна за другой выходили из строя, и в каждом новом поколении всё меньше людей знали, как ремонтировать их.
Фулгрим неожиданно поднялся.
— Куда бы ни падал мой взгляд, я находил одну лишь разруху. Солнце я впервые увидел уже взрослым. Я не знал, что дождь не должен обжигать кожу или что люди в среднем живут дольше тридцати лет. — Примарх опустил взгляд на Беллероса. — Я не понимал, что можно добиться чего-то лучшего, и поэтому едва не опоздал.
Обернувшись, Фениксиец указал на ближайшее дерево:
— На Кемосе они росли только в твердынях административных кланов. И те деревья были бледными, скрюченными, с острыми, как бритва, листьями. — Он снова повернулся к Коринфу: — В общем, я представляю, что вы имеете в виду. Я испытывал те же чувства, Беллерос. Мне знакомо это ощущение безнадежности, беспомощности. Но мы можем победить. Я остановил падение моего мира в забвение и сделаю то же самое для вашего.
— Но останется ли он нашим, когда вы закончите? — спросил канцлер. — Будет ли Визас по-прежнему Визасом, Фулгрим? Или превратится в «Двадцать восемь Один»? — Коринф нахмурился. — Извините, я отнял у вас слишком много времени.
Развернувшись, он зашагал прочь.
Фениксиец не стал его удерживать.
Только потом примарх заметил, что Беллерос забрал с собой медальон.
10: Воспитание Кирия
Легионер Кирий улыбался.
Повсюду в дворцовом саду благоухали плодовые завязи. Искусно подстриженные деревья, растущие в рукотворных долинах, окружали уменьшенные модели древних храмов или тянулись по обочинам вымощенных булыжником темных дорожек, которые пересекали парк. Мраморные статуи выглядывали из-за зеленых изгородей, словно любопытствуя, кто вторгся в их владения.
Здесь было спокойно, в отличие от остального Визаса. Планета сотрясалась до основания. Бунты, паника, голод… По ночам горизонт озаряли далекие пожары. С запада дули ветра войны, а континентальная армия действовала в лучшем случае без особых успехов. Кирий не думал об этом. Значение для космодесантника имели только полученное задание и противник перед ним.