Футбол с улыбкой

Маркаров Эдуард

Узнал об этом случайно через какое-то время, когда задумал снова съездить на могилу мамы. Позвонил другу, рассказал о намерении, а он меня и огорошил. Я ужаснулся – и лишний раз подумал о том, что все сделал правильно.

Стелла:

Ой, сколько слез было, когда он уезжал! А как Ира, сестра Эдика, просила его остаться! Она понимала, что не сможет переехать в Ереван со своим парнем, будущим мужем, азербайджанцем. Мне тоже в Баку было хорошо.

Только потом я узнала, почему он так

твердо решил уезжать. Мне рассказали. Оказывается, он поклялся нашим сыном Эриком, что перейдет в «Арарат»! Был на игре в Армении, потом оказался за столом. Там его опять накручивали: зачем, мол, ты для этих турок играешь? Ты должен приехать туда, где твои корни! Он и говорит: «Хорошо, приеду». А ему: «Поклянись ребенком!» Сыну два года было. И Эдик под градусом поклялся. А он человек слова, и клятва для него – святое. Потому мы и по сей день здесь! [1]

1

Сам Маркаров ни подтверждать, ни опровергать эту теорию не стал, оставив за женой право думать так, как она считает нужным. (Здесь и далее – прим. И.Р.)

Собрал я вещи – и в четыре утра сел в свою «Волгу» на пассажирское сиденье с товарищем, Юрой. Он вызвался быть за рулем – волнительный все-таки переезд.

Почему так рано? Были опасения, что перекроют дорогу и не выпустят из Баку. Как незадолго до того не позволили, например, нападающему Виталию Шевченко улететь в Киев. У меня в Баку был добрый знакомый и сосед по дому, прокурор Центрального района, так я даже его об отъезде не предупредил. Настолько подружились, что он ждал меня с тренировки, мы шли на бульвар, брали там рыбку или шашлычок, сидели, общались. А иногда ездили в его загородный дом – у него там был сад огромный, бассейн, а в нем осетр плавает. Но он бы первым дороги и перекрыл…

Стелла:

Этот сосед-прокурор жил на шестом этаже, а мы на пятом. Он увидел в окно, что Эдик вышел и куда-то уезжает – в четыре утра! А мы дружили семьями, много праздников вместе отмечали.

Звонит мне:

– Стелла, что случилось?

– Камиль, он уезжает.

– Остановить его?

– Нет, не надо. Если он что-то задумал, то все равно сделает…

И друзья в Ереване ждали – Шурик Коваленко, еще один футболист Эдуард Арутюнов – жена у него заведующей поликлиникой работала… У нас было три пары, мы дружили. Две уехали в Армению. Мы были третьими.

Юра не гнал, поскольку мою машину все по номеру знали. Если прикажут остановить и вернуть – никакая скорость не поможет. Так-то в Баку меня все уважали. Если и останавливали, то здоровались, честь отдавали и отпускали. Я, собственно, и повода за что-то наказывать не давал – не лихачил, нетрезвым не ездил. И аварий серьезных в жизни не было. До сих пор за рулем, в восемьдесят один год. Не представляю себя без машины.

Не любил гонять еще и потому, что видел, сколько футболистов в авариях

разбиваются. В одной только соседней Грузии столько ребят погибло – целую команду можно собрать. Или вот в «Арарате» был такой защитник – Фурман Абрамян, родной брат основного вратаря Алеши Абрамяна. Прямолинейный – на пути не стой! Я играл против него еще за «Нефтяник». Получаю мяч, вижу, он несется. Пока до меня добежал, я мяч пробросил – а он в подкате летит. Я подпрыгиваю, и он еще несколько метров летит. Встает и говорит:

– Эдик, больше такого не делай!

Как будто это я, а не он в подкат такой пошел! Потом мы и вместе успели поиграть…

Разбился. На центральной улице города под восемьдесят летел – и в столб.

Город, а потом и границу республики мы с Юрой проехали спокойно. Утром я уже был в Ереване. Начинался новый день. И новая жизнь. Я и представить себе не мог, что в этой новой жизни завоюю золотые медали чемпионата СССР. Даже серебра, которое мы взяли в первом же сезоне, не мог вообразить, когда приехал и все увидел. А в итоге и серебро взяли, и золото, и Кубок два раза.

Ко всему прочему, перед моим уходом из «Нефтчи» ушел оттуда и главный тренер Ахмед Алескеров, с которым мы взяли бронзу в 1966-м. Вернулся Алекпер Мамедов, который уже тренировал команду до того. Разговора с ним не было. Я чувствовал, что Алик – это не Ахмед.

Хорошая получилась карьера – и в «Нефтянике», и в «Арарате». Пожаловаться не на что. Все я тогда правильно сделал.

* * *

Стелла:

«Где вы, Эдуард Маркаров?» Так называлась статья в маленькой бакинской спортивной газетке. Журналисты на второй день после его отъезда пришли и ко мне, дала им интервью. Не стала скрывать, что мы были категорически против. Этот красавец в четыре утра все свои вещи положил в «Волгу» и укатил – как будто заколдовали его! Ни сестру не слышит, которая в истерике – только что мать похоронили! – ни жену.

– Вы соберетесь, приедете, – говорил он. – Потом вы меня поймете.

Мы были против не потому, что это Армения, где я, кстати, к тому времени ни разу не была. Но ведь и мама его не хотела, и отец. Злая я была. Думала: «Как ты мог оставить маленького двухлетнего пацана и меня?!»

В статье написали, что жена готова подать на развод. Это меня убило. Под всеми словами готова была подписаться, но под этими – нет! Хотя мысли в тот момент всякие возникали, могла сгоряча и ляпнуть что-то такое. Но точно не для того, чтобы они это напечатали.

Тот момент вообще был сложный. В почтовый ящик мне подкинули фотографии Эдика с выколотыми на них глазами. Представляете, какие были ощущения, когда их увидела? Камни в стекла не бросали – пятый этаж, не добросишь. А вот в старом доме все окна перебили – не знали, что Маркаровы там больше не живут. Берта за несколько лет до того отдала ту квартиру государству, потому что Ира уже играла в волейбол на хорошем уровне и захотела жить в районе получше, в центре. Они туда и переехали. А ту квартиру, где жили мы с Эдиком и Эриком, и куда мне подбрасывали фото с выколотыми глазами, я вернула перед отъездом в Ереван. И справки о том, что освободила жилплощадь, отдала Никите Симоняну и начальнику «Арарата» Роберту Цагикяну – тогда это требовали.