G.O.G.R.
Шрифт:
«Заколдованный» Зайцев был снят со стула и снова посажен в автомобиль. Сергей Петрович совсем не сопротивлялся и молчал, как бессловесная рыба. Он ни слова не произнёс даже тогда, когда его провели по коридору в изолятор и втолкнули в одну из камер.
Оказавшись в тесном и прохладном помещении, Зайцев огляделся. Серые стенки, узенькое, забитое толстенной решёткой окошечко, деревянные нары. На нижних нарах режутся в карты два дубоватых «братка» богатырских габаритов, а на верхних – отдыхает некий субъект.
– А… а-ээ, здравствуйте… – выдавил Зайцев окаменевшим языком. –
Субъекты с нижних нар мгновенно оторвались от карт и установили на вновь прибывшего свои пустые и злобные глазки динозавров.
– Гы-гы, – по дурацки гоготнул один, что сидел справа. – У, чайничек!
– Мясцо! – булькнул второй.
Оба поднялись, заставив нары жалобно скрипнуть, расправили свои могучие плечи, сбрасывая гиподинамию. Не спеша, направились они к съёжившемуся к комочек Зайцеву, сжимая железобетонные кулаки.
Насмерть перепуганный таким агрессивным поведением соседей, Зайцев вжался в холодную металлическою дверь и хотел, было, позвать на помощь охранника. Но его язык окаменел до такой степени, что вообще, отказался слушаться, и не смог выговорить ни буковки.
Тип на верхних нарах зашевелился и приподнял свою голову, украшенную блестящей лысиной.
– Кулак, Камень, – обратился он к двум своим соседям. – Не нужно его трамбовать. Помните, что я вам про гуманизм рассказывал? Делайте добро, и вам зачтётся!
Кулак и Камень переглянулись и с виноватым видом убрались назад и забились обратно на нижние нары. Тип с лысиной слез со второго этажа, подрулил к ютящемуся у двери Зайцеву и положил руку ему на плечо.
– Здорово, корешок! – добродушно сказал он. – Меня зовут Батон.
– Зайцев, – представился Зайцев.
– Скажи мне, Заяц, – вздохнул этот самый Батон. – Есть ли на свете справедливость?
А тем временем джип марки «Ниссан – Патруль 4Х» нёсся по Маккеевскому шоссе, рассекая слякоть. Проскочив светофор на красный свет, джип выехал за черту города, промчался мимо запыленной таблички с перечёркнутой надписью «ДОНЕЦК», и поехал теперь по территории Макеевки. За рулём сидела Эммочка, а рядом с ней – на месте пассажира примостился Грегор Филлипс. Филлипс комкал в руках карту, а Эммочка, вертя руль, время от времени бросала на него сердитые взгляды и настойчивейшим образом вымогала:
– Ну, давай, рожай, в какую сторону мне сворачивать?!
– Сейчас! – пыхтел Филлипс, не в силах справиться с похожей на скатерть картой Донецкой области. – Подожди секундочку!
– Ух, болван! – вскипела Эммочка. – Ты же карту вверх ногами держишь! Что ты там поймёшь, оболтус?!
Она протянула руку, чтобы отобрать у Филлипса карту и самой определить, в какую сторону ей следует направить «Ниссан». При этом она выпустила из виду дорогу и ослабила захват руля. Тяжёлый джип вильнул в сторону и едва не спихнул в кювет небольшую машину «Жигули», что катила по встречной полосе.
– Козлы, смотрите, куда прёте! – возмутился водитель «Жигулей», чудом увильнув от страшного удара мощного «кенгурятника» джипа.
– Завали орало! – огрызнулась Эммочка и показала кулак. – Филлипс, дай сюда карту – ты всё равно не умеешь
– На дорогу смотри, водила! – оттолкнул её Филлипс. – А то я смотрю, что ты машиной не умеешь пользоваться! И вообще, я не понял, зачем ты этой чувихе-секретарше навязала образ Зайцева?
– Ты просто сундук какой-то! – фыркнула Эммочка, совершив джипом Филлипса достаточно крутой поворот на полном скаку.
– Полегче! – предупредил её Филлипс. – Не забывай, что это – моя машина!
– Не развалится! – отпарировала Эммочка. – А этой секретарше я Зайцева всучила для того, чтобы зациклить Артеррана на Зайцеве и на ментах из их ментуры! Пока он будет со всем этим возиться, мы спокойно себе скатаемся в Верхние Лягуши! Усёк, сундучок?
Вот так, ругаясь и немного дерясь, они ехали прямиком в деревню Верхние Лягуши. Что именно эти двое хотели там разыскать – они и сами пока не уяснили, но считали, что это что-то придётся обоим, как нельзя кстати.
====== Глава 136. Зайцев допрыгался. ======
Зайцев из следователей прокуратуры мгновенно перескочил в разряд преступников. Он хмуро сидел на твёрдом табурете перед Серёгиным, и угрюмо молчал. Сидоров нетерпеливо ёрзал в вертящемся офисном кресле и ездил на нём туда-сюда.
Зайцев молчал не потому что не хотел говорить, а потому что обдумывал такой ответ, который не вызвал бы у него «озверения». Зайцев давно уже хотел во всём признаться, рассказать про Таинственный Голос, который диктовал ему условия, а после – сдаться в руки правосудия. Первый раз Зайцеву не удалось явить на свет божий правду – Таинственный Голос снова зазвучал у него в голове и заставил, вместо слов, говорить «Бе» да «Ме».
– Так вы не знаете ничего про Синицына? – спросил Пётр Иванович, испытующе посмотрев на бывшего следователя прокуратуры.
– Не знаю, – буркнул тот, повинуясь внезапному порыву утаивать правду, чтобы снова не потерять разум. – И Синицына никакого не знаю.
Сидоров пробурчал что-то себе под нос, но вслух не сказал.
– И в деревне Верхние Лягуши никогда не были?
– Что вы от меня хотите? Какие ещё Лягуши?! – вскричал вдруг Зайцев. – Так сразу и сказали бы, что перепутали меня с кем-то! Меня в ваш дурацкий Донецк из Киева назначили, а вы схватили, как бандита, допрашиваете! Только авторитета лишаете и биографию портите! – Сергей Петрович кричал всё это от безнадёги: вздумай он сказать правду – снова превратится в некую овечку.
– Авторитета вы себя уже давно лишили. И свою биографию испортили сами, – спокойно сказал Серёгин. – Следователем прокуратуры вас уже никто не восстановит. Самый лучший выход для вас – всё рассказать.
– Иначе, мы снова посадим вас к Батону, – не вытерпел Сидоров.
Угроза подействовала. Зайцев замахал руками и замотал головой, не желая более выслушивать лекции Батона на тему гуманизма и жалобы на «людей, не ведающих о человечности». За всё время, которое Зайцев провёл в изоляторе, его и пальцем не тронули, однако, зубы у него ныли. Не от побоев, а от слезливых откровений гориллообразных «адептов» Батона Кулака и Камня, да и самого Батона.