G.O.G.R.

Евтушенко Анна

– МммммыыыыымммммрррррраааааааааА…

Кот Барсик выскочил с балкона и пристроился напротив телевизора, наблюдая за тем, как бравые менты повязывают всех братков и освобождают из плена батареи и наручников бедняжку-секретаршу. Барсик пару раз мурлыкнул, а потом – стремглав помчался в прихожую. За дверью послышалась некая возня – уши Серёгина улавливали её даже сквозь стрёкот ненастоящих телевизионных выстрелов. А потом – разразился трелью дверной звонок. «Кто это ещё?» – удивился Серёгин, который в этот вечер никаких гостей не ожидал. Звонок повторился – какой, однако, настойчивый попался гость! Делать было нечего – Пётр Иванович нехотя отковырнулся от дивана и, шаркая, направился в прихожую, узнать, кто же к нему такой пожаловал.

Барсик крутился у двери, а трель звонка возвещала о том, что гость не собирался никуда уходить, а настойчиво требовал

от Серёгина аудиенции. Пётр Иванович захотел увидеть визитёра в дверной глазок. Но не увидел – в дверном глазке Серёгина поджидала тьма. Пётр Иванович удивился: почему так темно? Ведь лампочку только вчера меняли…

Звонок не умолкал, и Серёгину пришлось открыть дверь. В подъезде было пусто и темно. Так же темно, как в подземелье, как в мешке, как в желудке крокодила… И глухо, как в танке. Да, в подъезде висела подозрительно нездоровая тишина. Такого никогда не было, ведь в доме много квартир, в каждой живут люди…

ДЗЗЗЗЫНННЬ! – рявкнул звонок, и Пётр Иванович даже испугался: как же так? Никого нет, а звонок звонит…

А кот Барсик был совершенно спокоен: тёрся о ноги Серёгина, и, кажется, снова требовал кормёжки…

И тут из непроглядной темноты подъезда выдвинулся человек. Серёгин даже отпрянул назад, когда увидел его, согбенного, измученного и какого-то всего униженного. На плечах странного гостя болталась милицейская форма. Он комкал в руках свою фуражку, а Пётр Иванович невольно подумал о том, как бы этот тип не начал откусывать от фуражки куски, как полковник Девятко. Гость поднял на Серёгина своё лицо, и Серёгин его узнал. Нет, его навестил не какой-нибудь абстрактный безликий призрак – в образе призрака явился бывший следователь прокуратуры Зайцев.

– Зайцев?? – изумился Пётр Иванович и сделал несколько шагов Зайцеву навстречу.

– Я не могу гипнотизировать, – выдавил Зайцев, едва ли не плача. – Это не я, не обвиняйте меня… Это – верхнелягушинский чёрт!

Пётр Иванович изумился ещё больше – даже отвалил челюсть. Откуда без вести пропавший Зайцев появился у него в подъезде?? Неужели эти бандиты из «чёртовой банды» его выкинули? А почему он тогда не блеет?

– Постойте, Зайцев… – пробормотал Серёгин, не зная, что бы ещё ему сказать. – Какой ещё чёрт?

– Помните, я про него вам рассказывал? – лепетал в свою очередь Зайцев, затаптывая коврик в прихожей Серёгина. – Верхнелягушинский чёрт… он похож на тень… На тень, которую никто не отбрасывает. Он гипнотизирует – и вас, и меня, и всех…

Последние слова Зайцев простонал голосом подстреленной перепёлки, а потом – весь обмяк и кулём осел на пол.

– Зайцев? – Пётр Иванович обеспокоился его здоровьем и схватил Зайцева за руку, желая проверить, остался ли у него ещё пульс.

Про пульс Серёгин так ничего и не понял, но рука Зайцева вдруг сделалась стеклянно прозрачной, а в следующий миг растаяла прямо в руке Серёгина! Пётр Иванович в страхе попятился назад, сел на пол и… проснулся.

Рывком открыв глаза, Серёгин обнаружил себя лежащим на диване. А прямо над его головой нависла усатая мордочка кота Барсика. Барсик громко урчал, перебирал лапками по лбу Серёгина и болтал своим пушистым хвостом. «Верхнелягушинский чёрт – крутились в мозгу слова виртуального Зайцева. – Похож на ТЕНЬ, которую никто не отбрасывает»… Что за бред? Кажется, Пётр Иванович переработал. В отпуск, что ли, пойти? Мало того, что этот Зайцев навёл на него проклятую «порчу» – так ещё и во сне мозги полощет своим дурацким «чёртом»… Да, хорошо Зайцев его УДЕЛАЛ – Пётр Иванович даже спать нормально не может…

Серёгин решил пойти на кухню и попить водички – что-то в горле совсем пересохло. Он поднялся с дивана, согнав Барсика со своей головы, и потянулся через прихожую на кухню. У входной двери Пётр Иванович притормозил и прислушался. Нет, кажется, всё нормально, сосед сверху пылесосит…

За окнами уже висела темнота, а зелёные цифры на часах на кухне пищали: «21:21». Да, поздновато сосед пылесосит. Наверное, жена заставила. Жена у него допоздна угорает на работе, а сам он бьёт баклуши, стоя на бирже труда…

Не включая свет, Пётр Иванович отпил несколько глотков прямо из стеклянного кувшина, вернул его назад на кухонный стол и случайно взглянул на тёмное окно. Каштан снова разросся, и его ветка почти задевала стекло. Надо будет вызвать пилильщиков из ЖЭКа – пускай пилят – это их работа… «…Не я, а верхнелягушинский чёрт» – даже после того, как Серёгин проснулся и совершил прогулку из комнаты на кухню, Зайцев продолжал проклёвывать ему проплешину. Да, точно отпуск бы не помешал,

а то с такой работой психиатрическая клиника становится всё ближе и ближе… «Верхнелягушинский чёрт-чёрт-чёрт-ёрт-ёрт!»… Стоп. Кажется, в абсурде «Космозайцева» есть зерно истины. Пётр Иванович присел в темноте на стул и мысленно вернулся в покинутый по непонятной причине дом плотника Гаврилы Потапова. Вернулся туда, в кухню, к печке, из-за которой вылез тот некто, который его «уделал». Опять стоп: некто вылез из-за печки? Да, Серёгин сейчас твёрдо в этом уверен, хотя Зайцев тогда стоял у окна. Зайцев стоял у окна, Недобежкин и Синицын попытались схватить его, Зайцев настучал им по шапкам. А чего он тогда их не «уделал» так же, как и Серёгина? Недобежкин с Синицыным не блеют – Пётр Иванович, по крайней мере, ни разу не слышал, чтобы у кого-то из них открылась «мегекость». А если Зайцев так заметает следы – то должен был «попортить» всех, кто его видел, а не только одного Серёгина! Значит, это был не Зайцев, а кто-то другой, кого видел один только Пётр Иванович, а все остальные не видели… А куда потом делся Зайцев? За печку? Пётр Иванович вдруг явственно представил себе, как Зайцева хватает какой-то тип и тащит туда, за печку. Какой тип? И как тащит, когда печка стоит к стене вплотную? Да, у этого Потапова не печка, а какая-то «обитель зла», честное слово… А они – менты называется – сделали из Лягуш длиннющие ноги и даже не попытались выяснить, что за «сверчок» водится у Потапова за печкой. Если бы не этот суетливый Недобежкин, который хочет узнать всё и сразу – Пётр Иванович бы методично добился разрешения на разбор печки, методично бы её разобрал и увидел бы, где зарыты все собаки. «Верхнелягушинский чёрт» – сказал в голове Серёгина виртуальный Зайцев. Или это память Серёгина говорит его голосом? Да, скорее всего она, память. Пётр Иванович – прагматик – не верил в голоса свыше, в предсказания и в чертей. Просто он что-то помнит вопреки гипнозу, который попытался наложить на него… кто? Результат проекта «Густые облака»? Возможно. Но только это не Зайцев…

Пётр Иванович ещё раз глянул на улицу, будто пытался найти ответ там. А, не найдя – решил ещё поспать. Утро вечера мудренее – так говорили наши великие предки, которые знали больше нас. Серёгин решил послушаться их – а вдруг увидит ещё какой-нибудь сон?

====== Глава 116. Никуда не денешься. ======

Николай Светленко, бывший «король воров», ныне изловленный, ехал в поезде, в тряском вагоне. Вагон был купейный, и в четырёхместном купе, кроме Коли, ехали три обладателя внушительных мускулов, которые конвоировали его… в никуда. Николая не судили, ему не вынесли никакого приговора – разве Генрих Артерран будет утруждать себя каким-то судом? Он же «рейхсфюрер», а значит – и ловец, и судья, и палач…

Коля маялся в поезде уже, наверное, пятый день, а может и дольше. Из купе его не выпускали, в туалет водили под конвоем и под пистолетом, не позволяя даже смотреть по сторонам. Он не видел, день ли проносится за окнами поезда, или ночь, потому что окна были постоянно зашторены плотной тканью. Вот и потерял Николай счёт времени, словно настоящий узник, что годами, десятилетиями томится в темнице. Неужели – всё? У него нет никакого выхода, для него закрыта любая лазейка на свободу, которой он так гордился и кичился перед своими неудачливыми, судимыми дружками? Для «короля воров» сесть на нары – было равносильно смерти. Колю начала медленно, но верно прибирать к своим костлявым рукам коварная депрессия. Сидя на нижней полке, сверлимый тремя парами несмыкаемых зорких глаз, Николай с болью ощущал, как один за другим, гаснут в его душе светлые лучи надежды на спасение. Его ужасные конвоиры, вооружённые, одетые в чёрное, пугающе, нечеловечески одинаковые, резались в карты, ели гамбургеры, что-то болтали на английском языке. Но при этом не забывали наводить на Николая пушку каждый раз, стоит ему сделать хоть одно неудачное движение! Увидав у своего носа зияющее чёрное дуло, Николай забивался на полку с ногами и опускал голову, словно побитый пёс. В желудке капля за каплей скапливалась липкая трусость, что лежала тяжёлым комком и не давала ни действовать, ни думать… Поезд нёсся сквозь неизвестность… да, его везут на казнь! Забываясь иногда тяжёлым сном, Николай видел окровавленную плаху, палача в красном плаще и в маске, который заносит над его несчастной обречённой шеей громадный топор. А вон там, за плахой, в толпе бездушных зевак, возвышается над всем миром главный палач – Генрих Артерран, который берёт под козырёк эсэсовской фуражки и закатывается дьявольским смехом… Взмах топора – и Колина голова покатилась по доскам эшафота…