G.O.G.R.
Шрифт:
«Самара» соскользнула с пригорка по раскисшей от таящего тут же снега грунтовой дороге и въехала в Александровку. Вместо ожидаемого первого дома на самом въезде находился почему-то стодевятнадцатый. Это был маленький домишко, с почернелым шифером на крыше и облупившимся фасадом. Ставни на его окнах оказались закрыты. И вообще, выглядел он так, словно в нём никто не жил уже лет пятнадцать.
– Не с того края, наверное, въехали… – пробормотал Серёгин, направляя «Самару» в переулок между этим самым домишкой и его соседом на чётной стороне улицы – роскошным богатырём-особняком с новенькой
– Пётр Иванович! – сказал вдруг Сидоров, тыча пальцем в раскрасивый особняк. – А на нём – четвёртый номер!
– Четвёртый? – удивился Серёгин, присмотревшись к особняку – а номер и правда, четвёртый! – Ишь, ты! Новая застройка, наверное… Придётся попетлять.
Александровку начинали строить самозахватом – первые домики вырастали в степи где придётся, как грибы. И нумеровались эти «шампиньоны» по мере постройки. Александровка расширяется и по сей день, то тут, то там вырастают современные «шампиньоны» – роскошные дорогие коттеджи и виллы – и так же нумеруются по мере постройки.
Премерзкая погода, кажется, ещё больше ухудшилась. Мокрый снег налипал на стекло служебной «Самары», пытаясь залепить его совсем, чтобы Пётр Иванович не видел, куда едет, и сошёл с дистанции, остановленный забором. Серёгин рулил по неким кривым улочкам между низкими старыми избушками, Сидоров зорким глазом выхватывал их номера, но оставался недоволен: нужный третий он так и не зафиксировал. Колёса «Самары» часто увязали в мягкой и глинистой грязище. Машина начинала отчаянно буксовать, расшвыривая грязищу в стороны. Иногда она выбиралась сама, но случалось и так, что Сидорову приходилось вылезать наружу и толкать «грязевую пленницу» сзади. А Пётр Иванович сидел за рулём и буксовал, буксовал, силой мотора помогая Сидорову выцарапать застрявшую машину из очередной ловушки. Одежда Сидорова уже покрылась грязными плюхами, но, что поделаешь – если не толкать – загрязшую в размокшей глине «Самару» не выволочь.
На этот раз машина застряла особенно прочно. Заднее колесо попало в какую-то особо глубокую яму, застопорив «Самару» посреди грязно-глинного коричневого озера-болота. Сидоров выбрался из машины, стал под грязные плюхи, летящие из-под буксующих колёс, упёр руки в крышку багажника и в который раз начал пихать. Серёгин за рулём буксовал, буксовал, ревел мотором, крутил колёсами, заляпав Сидорова с головы до ног. Но ловушка не выпускала.
– Всё, – сдался Сидоров.
Сержант прекратил толкать и отошёл подальше от летящих из-под прокручивающихся колёс служебной машины лепёшек глины. Пётр Иванович выпростался из кабины и сразу же угодил обеими ногами в грязную зыбь.
ЧВЯК! – «сказала» грязь, и ноги Серёгина моментально утонули в ней по щиколотку.
– Чёрт! – ругнулся Пётр Иванович, выковыривая из плена глины ногу за ногой и вновь увязая, набирая в туфли грязную воду. Он ещё хотел проворчать, что заляпался, но, заметив Сидорова, промолчал.
Сидоров тёр одну руку о другую, размазывая грязь. Мокрый снег вылетал из серой низкой тучи и мягко налипал на плечи и на голову.
Серёгин обошёл «Самару» вокруг и обнаружил предательскую ловушку. Это была не просто яма, а открытый колодец, заваленный массами мусора, но достаточно глубокий,
– Придётся вызывать эвакуатор, – заключил Пётр Иванович, узрев западню.
Промокший Сидоров только топтался и бурчал:
– Дыы… Может, вернёмся домой? Кажется, сегодня мы их не найдём…
Серёгин уже и сам отчаялся разыскать дом Ершовых. Очень уж бесповоротно он был затерян среди других домов, да и машина обездвижена, да и погода… шепчет…
– Эй, робято! – вдруг раздалось из-за ближайшего забора, разорвав мокрую тишь. Наверное, хозяин дома услышал, как они тут буксуют в грязи и выглянул в окошко.
Мобильный телефон Серёгина в Александровке не находил сети и жаловался, что может дотянуться лишь до номера «112». У Сидорова наблюдалась та же история. Поэтому, по обоюдному согласию милиционеры решили отозваться на призыв «аборигена».
Серёгин подошёл к воротам. Во дворе стоял пожилой человек под зонтиком и с сочувствием взирал на тонущую в грязи служебную машину.
– Застряли? – осведомился он, отпирая ворота.
– Застряли, – кивнул Пётр Иванович.
– И чего вы здесь разыскивали в такую-то погоду? – пробурчал человек под зонтиком, выйдя со двора на раскисшую улицу. На ногах у него красовались высокие резиновые рыбацкие ботфорты. Он-то уж не наберёт воды!
– Третий дом! – пискнул из-за спины Серёгина мокрый и обляпанный Сидоров. Снег лежал у него на плечах, напоминая белый воротник Деда Мороза.
– Так у меня ж третий! – сообщил человек под зонтиком и тут же поинтересовался: – А зачем вам?
Серёгин проверил свой карман на наличие милицейского удостоверения. Убедившись, что оно там есть, следователь извлёк его на свет и предъявил обитателю третьего дома.
– Мы из милиции, – объяснил он. – Ищем Ершова Валерия Брониславовича и…
– Ну, я – Ершов! – перебил обитатель третьего дома. А потом, подумав, добавил почти что шёпотом:
– А, вы, наверное, насчёт дочки… – идёмте, – Ершов повернулся и повёл промокших и мёрзнущих гостей в свой сухой и тёплый дом.
На пороге возникла пожилая женщина в тёплом халате – неверное, это была жена хозяина.
– Валерик, кто это? – вопросила она, всплеснув руками, едва увидала перепачканных гостей.
Ершов коротко объяснил, кто пожаловал, а Ершова потребовала, чтобы они оставили в сенях свои куртки и ботинки.
Получив вместо ботинок тапки, Пётр Иванович и Сидоров получили пропуск в дом. Планировка дома была не совсем удачна: из сеней попадали сразу на кухню. Из огромной проходной кухни куда-то в неизвестную глубь дома вели четыре белые сплошные двери. Но хозяева не пожелали отворять ни одну из них, и оставили гостей в кухне, усадив их за обширный обеденный стол. У печки хлопотала девушка в спортивном костюме – она что-то там варила в огромной белой кастрюле. Судя по несъедобному химическому запаху, в кастрюле кипела не еда, а бельё. У ног девушки вертелась серая персидская кошка. Едва Сидоров заметил это лохматое животное, его словно током ударило – именно эту кошку он видел у дома Валерии Ершовой. А девушка, которая её унесла – была Валерия, и никто другой. Именно она стояла у плиты и вываривала в кастрюле бельё.