Г.Р.О.М. 2

Киров Никита

— И кого вы гасите? — спросил он. — Вы же не только за ним пришли, другие были же, да?

— Только тех, кто думает, что им ничего за это не будет, — хрипло сказал Глеб. — Решай сам, Артём Сергеич. Но кинотеатр сегодня точно закроется. Пишите письма, да не поможет, закрыто навсегда.

Барсуков снова замычал со своего места, но на него никто не смотрел. Костя Левитан сложил руки, он разволновался, и говорить сейчас толком не мог.

— У нас фирма, — произнёс я. — А наши клиенты — те, кого ты засадить не сможешь никогда, Сергеич.

Или для кого тюрьма — дом родной. Много таких видел? Лично я — да. Со всеми не разберёшься, но кого-то, самых наглых, мы зацепим. Да и мы редко сами встреваем. Куда чаще — они друг друга гасят сами. Вот как недавно Рустемов прикончил двоих сообщников, или как кто-то хлопнул Зиновьева.

— Вот оно чё было, — Седов хмыкнул.

— Или ты помнишь те немнухи, про грабежи женщин и следы ударов молотком? — спросил я и заметил узнавание в его глазах. — Разве ты не думал, что это серия? И задай вопрос, почему эта серия больше не продолжается?

— Серия была? — устало спросил он. — Кто-то их долбил?

— Сам слышал. Вот, я перед тобой открылся целиком, — я развёл руки. — Теперь уязвим, но это я говорю только тебе. Потому что знаю, что ты такой же, как я. Что спать не можешь долго по ночам, ворочаешься, зубами скрипишь от досады, а нихрена сделать со всем этим не можешь. А когда просишь кого-то дать показания, ты же понимаешь в глубине души, что если не выйдет засадить злодея, то свидетелю отомстят. Разве я не прав? Ты об этом не думаешь?

Думает, я знал, о чём он думает, потому что сам думал об этом ночами большую часть своей сознательной жизни.

Седов смотрел на меня долго, почти не мигая, я его взгляд выдерживал. Мы молчали, а на вопли Режиссёра внимания никто не обращал. В любом случае он свою роль сыграл и больше нам не нужен.

Старый опер закурил, отошёл к раковине, чтобы пепел ссыпать в слив. Курил долго, о чём-то думал. А потом мимоходом, как бы невзначай, он вскинул оружие.

— М-м-м! — издал Режиссёр свой последний вопль, пуча глаза.

Пф-ф!

А громкий звук, но всё равно не такой, как выстрел без глушителя, да и свалившийся вместе со стулом Барсуков грохнулся громче.

Даже если кто-то и услышит через стены, то не поймёт, что это был выстрел. Подумают, что, может, покрышка где-то лопнула или лампочка, или кинескоп телевизора кто-то разбил на помойке. Не такой это резкий звук, чтобы напугать.

Вся конструкция с глушителем повисла на стволе. Опер протёр платком деревянную рукоятку и спусковой крючок, но больше для того, чтобы успокоить себя, всё равно отпечаток оттуда хрен снимешь.

Пистолет он бросил к трупу. Я даже не смотрел туда, отметил только, что гад готов, а выстрел меткий.

И стало легче. Пусть я не успел к самому началу деятельности режиссёра Барсукова, но всё же папки со снимками сейчас не такие толстые, и коробок с кассетами не так много, как в момент его ареста в мою первую жизнь.

Мы успели сделать много. А дальше — будем работать ещё, ведь Барсуков —

не самая опасная тварь в этом городе, есть и хуже. И они не сидят на месте, тоже придумывают свои интриги, чтобы заработать и избавиться от тех, кто для них опасен.

И мы тоже готовимся…

* * *

В это же время, район магазина запчастей

Красный джип «Рэндж Ровер» ехал по разбитой, как после бомбёжки, дороге. За рулём сидел Матафон, низкорослый и очень худой парень лет двадцати пяти в спортивном костюме, а на заднем сиденье развалился Игорь Парыгин, он же Поджига. Бригадир, тоже в спортивном костюме, сидел, играя бензиновой зажигалкой.

— Ну и чё пацаны говорят? — медленно спросил он с блатным выговором и зажёг огонёк, крутанув колёсико о ладонь.

— Так чё, сидели у Гоши Чёрного на точке, — у Матафона был глубокий бас, совсем не сочетающийся его с внешностью, — пиво пили, обсуждали, чё за дела с Наумом. Пила ментов знакомых поспрашивал, говорят, пулю вытащили, что у Наума в башке была.

— И чё? — Поджига смотрел в окно.

— Так его походу мент мочканул, ствол у него этот нашли, сравнили пули, всё бьётся.

— Чё за мент?

— Тот, который этого пидрилу крышевал, Мажора, и остальных барыг, в нашем районе дурь толкали, козлина.

— Не, фамилия какая у мента? — бригадир напрягся.

— Да не помню я, Игорян. Лысый он такой, на «Крузаке» белом ездил. Вот, короче, Гоша и говорит, что Коршун не при делах, а вот Наума то ли менты мочканули, то ли…

— Да Гоша порожняк гонит! — вскричал Поджига, вскидывая обе руки. — Овца он беспонтовая, обосновать передо мной не может, только втихушку, как крыса, собирает про меня…

— Да ничего он про тебя не говорил, — удивился Матафон. — Отвечаю.

— Это при тебе не говорил. Коршуна давить надо, он точно Наума сдал или мочканул.

Поджига откинулся на сиденье, щёлкнул крышкей зажигалки и задумался.

— Ну и чё дальше было? — спросил он уже спокойнее.

— Пацаны, короче, всё равно не понимают, чего это Коршун не объявляется, но раз его менты прессуют…

— Это его прессуют? Меня на полдня продержали, — бригадир снова достал зажигалку. — Его прессуют, скажешь тоже.

— Ну, короче, — продолжал встревоженный Матафон. — Ну, типа, ты же, конечно, бригадир, тебя сам Атаман поставил, но…

— Чё «но»?

— Считают все, короче, что предъявлять Коршуну нечего, он в эти разборки Наума с ментами не вписывался, и в блудняк влетел случайно. Поэтому и скрывается.

— Считают они, — Поджига покачал головой. — Коршун Наума и сдал ментам, да и вообще, и пацанов подставить хочет, и Атамана заодно. Наум-то понимал, что это за кадр, а вот Атаман Коршуну верил, его в бугры тянул, да и поставил бы, если бы он не зашкерился где-то. А ещё доверил кое-чего пару недель назад, мне, Науму и Коршуну. Наума больше нет, а Коршун, падла, по-любому сдаст весь груз.