Габриэль Гарсиа Маркес. Биография
Шрифт:
Этот роман тоже будет модернистским, в том смысле что Гарсиа Маркес напишет книгу, в которой в краткой форме будет выражена суть всех существующих книг — вселенная, заключенная в микрокосм. Она начинается и оканчивается в библейском стиле и содержит общемировые мифы антропологии, характерные мифемы западной культуры и весь специфический опыт грандиозных устремлений и унизительных поражений Латинской Америки — вплоть до различных теорий известных латиноамериканских мыслителей, — изложенный со своеобразным отрицательным пафосом. Тем не менее почти все в книге — результат личного опыта Гарсиа Маркеса. Любой, кто имеет хотя бы примерное представление о его жизни, на каждой странице романа отыщет как минимум с полдесятка художественных элементов, соответствующих фактам его биографии, — да и сам писатель утверждает, что каждый случай, описанный в книге, каждая деталь напрямую связаны с тем, что он пережил («Я просто заурядный нотариус»).
Особенно впечатляет форма романа, которая каким-то образом вмещает в себя все эти разнообразные элементы, являя собой уникальное сочетание высокого искусства и разных видов устного общения. И все же, хотя и верно то, что роман ассимилирует в себе огромную часть опыта, нажитого колумбийским народом, не так-то легко согласиться
747
Alastair Reid, «Basilik's Egg» в книге Wherea Bouts. Notes on Being а Foreigner (San Francisco, North Point Press. 1987), p. 94–118. Рейд блестяще анализирует вопрос достоверности и правдоподобия в творчестве Гарсиа Маркеса.
В общем, вот так. Человек, который пишет о деревне, о нации, о мире, опираясь на великие западные мифы (Греции, Рима, Библии, завезенных сказок «Тысячи и одной ночи»), на творчество великих западных классиков (Рабле, Сервантеса, Джойса) и своих величайших предшественников с родного континента (Борхеса, Астуриаса, Карпентьера, Рульфо), создает произведение-зеркало, в котором его родной континент наконец-то узнает себя, и таким образом закладывает традицию. Если Борхес так сказать спроектировал видоискатель (как младший из братьев Люмьер), то Гарсиа Маркес создал первый воистину великий коллективный портрет. С той поры не только латиноамериканцы будут сами себя узнавать — их будут узнавать всюду, во всем мире. В этом и есть значение книги, которую писал сын Луисы Сантьяга Маркес Игуаран де Гарсиа в своей крошечной прокуренной комнатке, за крошечным письменным столом, в огромном хаотичном городе третьего мира. Его волнение было более чем оправданно: то нервное радостное возбуждение, что он испытывал, найдет отражение на страницах романа.
Полоса удач в жизни Маркеса вовсе не закончилась; в каком-то смысле она не закончится никогда. В конце июня Луис Харсс покинул Мексику. Он посетил столичные города многих стран Латинской Америки и в конце концов прибыл в Буэнос-Айрес, где находилось престижное издательство «Судамерикана», которое будет готовить к печати его сборник интервью. По поводу издания своей книги Харсс вел переговоры с представителем «Судамериканы» Франсиско Порруа, прозванного Пако. Тот позже признается: «Я сроду не слышал про Гарсиа Маркеса, пока о нем не упомянул Харсс. И вот пожалуйста, он в одном ряду с Борхесом, Рульфо… другими великими мастерами. Естественно, у меня сразу же возник вопрос: „А кто он такой?“». Порруа написал Гарсиа Маркесу, спрашивая про его книги. Через несколько месяцев они заключат договор [748] .
748
Eligio Garc'ia, Tras las claves de Melqu'iades, p. 59. В письме Пако Порруа сказал мне: «Впечатления, что получил Габо в Буэнос-Айресе, где его встретили всеобщий восторг и энтузиазм, вне сомнения, исключительны. Книга на улице, театр на улице… Габо был популярной личностью и на улицах, и на приемах, что устраивали в его честь вечер за вечером. Бывали происшествия на грани истерии: просто удивительно, сколько сеньор в Буэнос-Айресе говорили ему, что их дядья или деды похожи на Аурелиано Буэндиа» (Барселона, 6 мая 1993).
Как-то в начале сентябре Гарсиа Маркес на время отвлекся от работы над романом и после обеда отправился в Институт изящных искусств, где Карлос Фуэнтес делал доклад, посвященный своему новому роману «Смена кожи». В конце своего выступления Фуэнтес упомянул нескольких своих друзей, в том числе и колумбийца, «с которым меня связывают как наши воскресные ритуалы, так и мое восхищение древней мудростью этого барда из Аракатаки». Возможно, символично, что по этому случаю Фуэнтес заявил, что заслуженная слава и благосостояние — это законный результат устремлений писателя: «Я не считаю, что писатель обязан пополнять ряды нищих» [749] . После Альваро Мутис и его супруга Кармен пригласили Фуэнтеса и актрису Риту Маседо, режиссера Хоми Гарсиа Аскота и актрису Марию Луису Элио, писателя Фернандо дель Пасо, этнографа и журналиста Фернандо Бенитеса и писательницу Элену Гарро, а также в числе прочих Гарсиа Маркеса и Мерседес отведать паэлью в доме Мутисов на улице Рио-Амой [750] . По дороге — на улице, в машине — и дома у Мутисов Маркес рассказывал забавные эпизоды из своего романа. Все уже вдоволь наслушались, и только Мария Луиса Элио продолжала внимать ему. В крошечной, набитой гостями квартирке Мария Луиса заставляла Маркеса весь вечер развлекать ее рассказами. Особенно ей понравилась история про священника, который ел шоколад, чтобы воспарить. В благодарность за проявленное внимание Маркес пообещал Марии Луисе, что посвятит ей свой новый роман. Он обладал талантом Шехерезады, она — красотой.
749
Carlos Fuentes, «No creo que sea obligaci'on del escritor engrosar las filas de los menesterosos», «La Cultura en M'exico», !Siempre! (M'exico), 29 setiembre 1965.
750
Sald'ivar, GM: el viaje
С тех пор как роман был опубликован в 1967 г., латиноамериканские критики и журналисты с маниакальным упорством исследуют и анализируют этот период жизни и творчества Гарсиа Маркеса. Его брат Элихио спустя тридцать лет после выхода романа посвятил целую книгу истории его создания. Каждой детали, каждой подробности в романе придается каббалистическое и даже фетишистское значение. Однако в комнате, где творил писатель, магией и не пахло, хотя спустя годы многие станут называть ее «комнатой Мелькиадеса». «Пещера мафии», как окрестил ее сам Гарсиа Маркес была размером десять на восемь футов, с отдельной маленькой ванной, дверь и окно выходили во двор. Из обстановки — диван, электрообогреватель, несколько полок и маленький простенький стол, на котором стояла печатная машинка «оливетти». Теперь Гарсиа Маркес садился работать в синем рабочем комбинезоне — и это он, кто в последнее время одевался весьма традиционно (даже галстуки носил). Он уже принял революционное решение перейти с ночных часов работы на дневные. Если раньше он писал в рекламном агентстве по окончании рабочего дня или в каком-нибудь помещении на киностудии, то теперь работал над романом до обеда, пока сыновья не возвращались из школы. Если раньше семейные обязанности стопорили его творческий процесс и уродовали стиль, то теперь они заставили его выработать новый подход к работе и приучили к самодисциплине. Мерседес, прежде жена, мать и экономка, теперь стала еще секретарем, менеджером и управделами [751] . Знать бы ей тогда, что эти обязанности закрепятся за ней навсегда. Все эти перемены благотворно скажутся на качестве романа.
751
Jos'e Font Castro, «Anecdotario de una Semana Santa con Gabriel Garc'ia M'arquez en Caracas», Momento (Caracas), 771, abril 1971, p. 34–37.
Утром Гарсиа Маркес отвозил детей в школу, а в половине девятого уже сидел за своим письменным столом и работал до половины третьего, когда мальчики возвращались домой. Отца они запомнят как человека, который почти все время проводил в маленькой комнатке в сизых клубах сигаретного дыма, как человека, который их едва замечал, выходил из своего кабинета только к завтраку, обеду и ужину и отвечал на их вопросы с рассеянным видом. Вряд ли они догадывались, что и это тоже он отразит в своем всепоглощающем романе: в первой главе увлеченный своими опытами Хосе Аркадио Буэндиа с запозданием обнаруживает, что у него, оказывается, есть дети.
Позже Гарсиа Маркес вспоминал: «С самого первого мгновения, задолго до того, как роман был издан, эта книга распространяла свою магическую мощь на всякого, кто так или иначе касался ее: на друзей, секретарей и т. д., даже на таких людей, как мясник или наш домовладелец, которые ждали, когда я ее закончу» [752] . Елене Понятовской он рассказал следующее: «Нашему домовладельцу мы задолжали аренду за восемь месяцев. Когда наш долг по оплате составлял всего три месяца, Мерседес позвонила ему и сказала: „Послушайте, мы не сможем заплатить вам ни за эти три месяца, ни за следующие полгода“. Прежде она уточнила у меня: „Когда ты планируешь закончить?“ — и я ответил, что месяцев через пять, поэтому она накинула еще один месяц. И тогда домовладелец сказал ей: „Хорошо, если вы даете слово, я подожду до сентября“. И в сентябре мы ему заплатили…» [753]
752
Eligio Garc'ia, Tras las claves de Melqu'iades, p. 617.
753
Понятовска, интервью (сентябрь 1973), Todo M'exico, ор. cit., p. 195.
В числе тех многих, кто с нетерпением ждал, когда Гарсиа Маркес закончит писать свой роман, была многострадальная Пера (Эсперанса) Арайса — машинистка, работавшая на Барбачано и также печатавшая произведения Фуэнтеса. Каждые несколько дней Маркес отдавал ей очередную порцию романа — машинописные листы со сделанными от руки поправками, которые она перепечатывала начисто. Поскольку его орфография всегда оставляла желать лучшего, он рассчитывал на то, что Пера исправит все ошибки. Правда, буквально в самый первый день сотрудничества с ней он едва не потерял и ее, и начало своего романа: Пера чуть не попала под автобус, и листы разлетелись по мокрым улицам осеннего Мехико. Гораздо позже она признается, что каждые выходные приглашала к себе друзей и читала им последнюю главу.
Все, что нам известно об этом времени, позволяет предположить, что Гарсиа Маркес и впрямь находился во власти волшебных чар. Наконец-то исполнилась его мечта: он стал магом. Он был до самозабвения увлечен, опьянен работой. Он был Аурелиано Бабилонья. Он был Мелькиадес. Его ждала слава. Он создавал грандиозную мифологическую сагу с описанием обрядов и ритуалов. Каждый вечер после того, как он приводил в порядок свои записи, к нему приходили друзья. Почти всегда это были Альваро Мутис и Кармен, Хоми Гарсиа Аскот и Мария Луиса — его поддержка и опора, люди, которым выпала честь наблюдать сооружение одного из величайших памятников западной литературы. По мере того как продвигался роман и Маркес осознавал его масштабность, в нем крепла уверенность в себе, повышалась самооценка. В первой половине дня он сидел в своей прокуренной темнице и писал, после обеда копался в справочниках, проверяя факты. Хоми и Мария Луиса с нетерпением ждали появления следующих эпизодов. Мария Луиса особенно остро сознавала, что она является свидетелем чего-то необыкновенно важного, и стала ближайшей наперсницей Маркеса. Позже он скажет, что она, конечно же, была очарована его книгой, но и он в свою очередь не переставал поражаться тому, как тонко она чувствует мир магии и эзотерической мудрости. Многие из ее замечаний нашли отражение в его книге. Он мог позвонить ей в любое время суток, чтобы прочитать очередной законченный эпизод [754] .
754
Об этом я беседовал с Марией Луисой Элио в 1992-м и с ГГМ — в 1993 г.