Габриэль Гарсиа Маркес. Биография

Мартин Джеральд

Несколько месяцев спустя отдел культуры министерства иностранных дел Мексики предложил Гарсиа Маркесу прочитать лекцию. При обычных обстоятельствах он бы отказался, но сейчас согласился, хотя подчеркнул, что предпочел бы выступить не с докладом, а устроить литературные чтения. Неизменно самокритичный, обеспокоенный качеством своей работы, он боялся, что оторвался от жизни, живя в некоем своем мире вместе с Альваро и Марией Луисой, которые с огромным воодушевлением реагировали на все его идеи, что, возможно, мешало ему адекватно оценивать реальность.

Я вышел на ярко освещенную сцену и сел, приготовившись читать; ряды кресел с «моей» аудиторией находились в кромешной темноте. Я начал читать — не помню, какую главу. Я читал и читал. В зале стояла полнейшая тишина, а я сам был так напряжен, что запаниковал. Перестал читать и принялся всматриваться в темноту. Через несколько секунд мне удалось разглядеть лица тех, кто сидел в первом ряду, и я увидел, что они, напротив, внимают мне с широко открытыми глазами. Тогда я успокоился и продолжал читать. Слушатели и впрямь ловили каждое мое слово; даже мухи не жужжали. Закончив, я сошел со сцены, и первой, кто меня обнял, была Мерседес. У нее было

такое лицо… Думаю, тогда впервые после женитьбы я понял, что она любит меня, ибо она так смотрела на меня!.. Она целый год, фактически не имея средств, в одиночку тянула семью, давая мне возможность писать, и в тот день, увидев ее лицо, я проникся уверенностью, что книга моя движется в верном направлении [755] .

755

Понятовска, интервью (сентябрь 1973), todo M'exico, ор. cit., p. 197.

Мерседес вела свою собственную кампанию, пытаясь удержать семью на плаву. К началу 1966 г. деньги, отложенные из прежних заработков, иссякли, и, хотя ее муж преодолел творческий тупик, роман приобретал громадный масштаб: казалось, его еще писать и писать — до конца года уж точно. Наконец Гарсиа Маркес отвез свой белый «опель» в авто-ломбард, находившийся в районе Такубайя, и вернулся с очередной крупной суммой денег [756] . Теперь их всюду возили друзья. Маркес даже подумывал о том, чтобы отказаться от телефона — как в целях экономии, так и для того, чтобы положить конец бесконечному общению по телефону с друзьями, что сильно мешало ему в работе. Когда деньги, вырученные за автомобиль, тоже кончились, Мерседес начала закладывать все подряд: телевизор, холодильник, радио, драгоценности. Правда, она до последнего не трогала «неприкосновенный запас»: свой фен, соковыжималку — необходимый атрибут при приготовлении питания для мальчиков — и электрообогреватель Габо. Дон Фелипе, мясник, согласился отпускать ей мясо в кредит; с домовладельцем Луисом Коудурьером она договорилась, что пока он не будет требовать с них плату за жилье. Друзья постоянно снабжали их продуктами и прочими товарами. Правда, проигрыватель они оставили. На этом своем жизненном этапе под музыку Гарсиа Маркес писать не мог, но и без музыки жить он тоже не мог, поэтому, чем бы он ни занимался в ту пору, фоном ему почти всегда служили его любимые произведения — Барток, прелюдии Дебюсси и «A Hard Day’s Night» «Битлз».

756

Claude Couffon, «А Bogot'a chez Garc'ia M'arquez», L'Express, 17–23 janvier 1977, p. 77.

В период работы над романом самый тяжелый день наступает для Маркеса тогда, когда умирает полковник Аурелиано Буэндиа (глава 13). Как и многие писатели, он воспринимает смерть своего главного персонажа как личное горе, возможно, даже как самоубийство. Повествование о смерти полковника отчасти основано на самых мучительных детских воспоминаниях Гарсиа Маркеса, и, хотя критики этого не сознают, этот несимпатичный персонаж позаимствовал у автора гораздо больше, чем любой из персонажей всех его прежних произведений. Аурелиано, хоть и второй ребенок в семье, был «первым человеческим существом, родившимся в Макондо». Как и Гарсиа Маркес, родился он в марте, более того, родился с открытыми глазами и стал водить взглядом по комнате, едва вылез из материнского чрева, — так же, как и маленький Габито, по свидетельствам очевидцев. С раннего детства он слыл ясновидящим, — таким считали и Габито его родные. Он влюбляется в маленькую девочку (и женится на ней, не дожидаясь, когда она достигнет половой зрелости), но после ее смерти он «не способен любить», им движет одна лишь «греховная гордыня». В юности порой необычайно отзывчивый и даже добрый (он и любовные стихи писал, которых потом стыдился), Аурелиано на самом деле по натуре замкнутый, эгоистичный и безжалостный человек — ни перед чем не останавливается, идя к намеченной цели. В образе Аурелиано Буэндиа Гарсиа Маркес воплотил выборочные воспоминания о полковнике Маркесе (война, ювелирная мастерская, золотые рыбки) и собственные черты — автопортрет самокритичный, проникнутый понимаем того, что он наконец-то осуществил свою заветную мечту, но при этом им двигали расчет, одержимость и в итоге самолюбование и эгоизм. Склонность к писательству (стремление стать Мелькиадесом), что он позже подчеркнет в своих мемуарах «Жить, чтобы рассказывать о жизни», на самом деле скрывала еще один более примитивный и менее лицеприятный инстинкт — желание победить, добиться успеха, признания и богатства (полковник Аурелиано Буэндиа). В «Осени патриарха» эта самокритика достигает еще более удивительных глубин.

В два часа ночи, дописав эпизод гибели Аурелиано Буэндиа, Маркес поднялся в свою спальню, где крепко спала Мерседес, лег и проплакал два часа [757] . Не нужно быть большим знатоком его биографии, чтобы понять: убив своего главного героя, он оказался перед лицом бренности собственного бытия, подвел черту под романом и положил конец уникальному опыту — по сути, целому периоду своей жизни: распрощался с прежним собой и порвал те особенные, не поддающиеся описанию отношения с человеком, сыгравшим важную роль в его судьбе, — со своим дедом (отныне навсегда для него потерянным, ибо литература не могла его воскресить). И вот теперь по иронии судьбы, находясь на пути к успеху, Гарсиа Маркес вновь стал тем человеком, каким он представлялся в своих ранних рассказах, — человеком, обреченным переживать одну за другой множество смертей по мере того, как он оставлял позади каждое мгновение своей жизни, каждый предмет и всех тех, кого он любил. Кроме жены и детей.

757

Jos'e Font Castro, «Anecdotario de una Semana Santa con Gabriel Garc'ia M'arquez en Caracas», Momento (Caracas), 771, abril 1971, p. 36.

Бытует представление —

с подачи самого Маркеса, — что он не покидал своего прокуренного кабинета, пока не закончил роман, но это не так. Когда представилась возможность съездить в Колумбию за чужой счет, он, взвесив все за и против, решил не упускать удобного случая. Он уговорил Рипштейна отправить на Картахенский кинофестиваль фильм «Время умирать» и сам на теплоходе отплыл из Веракруса в Картахену, куда прибыл 1 марта 1966 г. (спустя две недели после того, как погиб в бою его друг Камило Торрес, примкнувший к партизанскому движению Колумбии). Фильм на фестивале получил первое место, хотя у Гарсиа Маркеса были большие сомнения относительно качества работы Рипштейна. 6 марта он отмечал сразу несколько событий в кругу родных в Картахене: победу фильма на фестивале, предстоящий успех своего романа, свой тридцать девятый день рождения. Он съездил ненадолго в Боготу, потом полетел в Барранкилью, где теперь жил Плинио Мендоса. Позвонил Мендосе на работу.

— Габо, рад тебя слышать. Ты где?

— У тебя дома сижу, чертяка. Пью виски [758] .

Мендосе и Альваро Сепеде он сказал про свой роман: «Это совсем не то, что я писал прежде, compadres. На этот раз я наконец-то раскрепостился. Теперь уж либо пан, либо пропал». Во время того визита в Барранкилью вместе с Альфонсо Фуэнмайором он посетил все свои излюбленные места, переживая былые времена, вспоминая знакомую атмосферу и лица. Под занавес своего головокружительного турне он вернулся в Аракатаку — впервые за десять лет [759] . На этот раз он поехал туда не с матерью, а с Альваро Сепедой — на джипе Сепеды, который сам сидел за рулем. В этом их путешествии к истокам прошлого их, как и полагалось, сопровождал барранкильянский корреспондент El Tiempo, написавший об этой поездке подробный репортаж: благодаря средствам массовой информации Гарсиа Маркес неожиданно превратился в народного героя, а потом еще он станет и суперзвездой [760] .

758

Mendoza, La llama y el hielo, p. 110–111.

759

Eligio Garc'ia, Tras las claves de Melqu'iades, p. 88–91; GGM, «Valledupar, la parranda del siglo», El Espectador, 19 junio 1983.

760

Eligio Garc'ia, Tras las claves de Melqu'iades, p. 505ff.

Он намеревался пробыть в Колумбии несколько недель, но через несколько дней был уже на обратном пути в Мексику куда приехал в конце марта. Альфонсо Фуэнмайор возражал против его отъезда, но Гарсиа Маркес объяснил, что вечером накануне отъезда он внезапно увидел концовку романа — причем так ясно, что мог бы слово в слово надиктовать ее машинистке. Он снова закрылся в своем кабинете и принялся осмысливать все то, что с ним только что произошло. Концовка романа, что пришла ему на ум, — в каком-то смысле это, пожалуй, указывало на то, что он ушел далеко вперед от своих колумбийских друзей, — одно из величайших заключений во всей литературе.

Роман «Сто лет одиночества» нашел своего издателя почти с той же минуты, как Маркес приступил к работе над ним. У него ежедневно была аудитория восторженных почитателей, на которых мог рассчитывать автор. А сам вдохновенный писатель вряд ли нуждался в ободрении: он был одержим. Одержим творчеством, одержим уверенностью в том, что успех его книги предопределен. Пожалуй, можно назвать лишь еще одно пронизанное мифологией произведение, в котором знаток литературы распознал шедевр еще тогда, когда роман только создавался, — «Улисс» Джеймса Джойса. Правда, за книгой Джойса издатели в очередь не выстраивались и никто не ждал, что он станет автором бестселлера. И все же обычно сверхосторожный Гарсиа Маркес был так уверен в успехе своего детища, что, отметя суеверные страхи, во время визита в Боготу в марте отдал своим бывшим коллегам из газеты El Espectador первую главу романа, которую они опубликовали 1 мая. Карлос Фуэнтес вновь вернувшийся в Париж, получил первые три главы в июне 1966 г. и, прочитав их, пришел в полный восторг [761] . Он дал их почитать своему другу Хулио Кортасару. Реакция была аналогичная. Тогда Фуэнтес отдал вторую главу Эмиру Родригесу Монегалю, и тот опубликовал ее в первом издании нового литературного журнала Mundo Nuevo (Новый мир), вышедшем в Париже в августе 1966 г.

761

Ibid., p. 570–571.

В разговоре с редактором Фуэнтес заявил, что он только что получил первые семьдесят пять страниц «незавершенного произведения» Гарсиа Маркеса (совершенно очевидно, что здесь он проводит аналогию с Джойсом [762] ) и считает его абсолютным шедевром, в сравнении с которым вся прежде написанная латиноамериканская классика — устаревшая серость.

Фуэнтес отправил статью в журнал La Cultura en M'exico (!Siempre!), также объявив своим соотечественникам 29 июня, что выходит роман «Сто лет одиночества» — величайшее произведение (Гарсиа Маркес к тому времени, вероятно, еще даже не закончил работу над книгой): «Я только что прочитал восемьдесят захватывающих страниц: первые восемьдесят страниц „Ста лет одиночества“ — романа, который пишет Гарсиа Маркес» [763] . Читатели едва сдерживали свое изумление. Происходило нечто беспрецедентное.

762

Очевидно, речь идет о том, что «Улисс», создававшийся на протяжении семи лет, публиковался частями в американском журнале The Little Review с 1918-го по 1920 г. (Примеч. пер.)

763

Carios Fuentes, «Garc'ia M'arquez: Cien an'os de soledad», «La Cultura en M'exico», !Siempre! (M'exico), 679, 29 junio 1966.