Гадание на иероглифах
Шрифт:
Латышские красные стрелки охраняли Смольный в Петрограде и Кремль в Москве, участвовали в подавлении ярославского белогвардейского мятежа, храбро сражались на фронтах гражданской войны.
Благодаря охране латышских стрелков было предотвращено покушение на Ленина в 1918 году в Петрограде.
Латышский народ выдвинул из своей среды такие незаурядные личности, как П. Стучка, Ян Берзин (Зиемелис), Я. Ланцманис, Р. Эйхе, Э. Звирбулис, Я. Германис, Мартин Лацис, Я. Рудзутак, И. Вацетис, К. Петерсон и многие, многие другие.
В памяти
Эту песню любил напевать отец, когда в праздники бывал немного навеселе. Старые люди говорят, что она родилась чуть ли не в XII веке, когда латыши совместно с литовцами при поддержке русских воевали против немецких крестоносцев. Удивительно долговечна народная память на дружбу!
«Свободная Латвия в свободной России!» — этот лозунг, с которым шли в бой латышские красные стрелки, пока не осуществлен… Но он будет осуществлен! Они с Андрейкой поедут на родину. В окне вагона будут мелькать сосновые леса, а потом вдруг блеснет холодным светом бледно-голубое, залитое солнцем море… Жизнь невероятна сложна, и сложен сам человек, но его частная судьба в конечном счете сливается с судьбой его народа.
Интересно, понравилось бы Андрюшке море? Ян Карлович посмотрел на сына, который смело штурмовал большой сыпучий сугроб. Щеки его горели румянцем, варежки были мокрыми от снега, а шапка сдвинулась на самый затылок.
— Ох и попадет же нам, Андрейка, от матери! — сокрушенно сказал Ян Карлович, поправляя на сыне шапку и ощупывая его штаны. — Совсем мокрый, бесенок, — с притворным недовольством констатировал он, но глаза его смеялись — в конце концов в кои-то веки ребенок вырвался на волю.
— Ну и пусть! — чувствуя хорошее настроение отца, ответил Андрейка и снова ринулся на штурм сугроба.
Вернулись уже в сумерках, довольные и счастливые своей прогулкой.
Ночью занепогодило. На улице крутила январская метель, по обледенелым камням мощеного двора, словно дым, стелилась поземка. А в зале было тепло, уютно и очень многолюдно. В центре обширного зала сверкала мишурными украшениями елка в свете электрических лампочек. Большие часы с круглым циферблатом отстукивали последние минуты 1929 года.
Играла музыка, и многие танцевали. Танцевал и Берзин с женой. В стройном молодом человеке с обаятельной белозубой улыбкой едва можно было узнать сурового начальника. Елизавета Константиновна Нарроевская, маленькая, тоненькая, словно девочка, выглядела очень красивой в своем нарядном новогоднем платье. Ее выразительное лицо с неправильными чертами было оживлено, глаза радостно блестели.
Минутная стрелка часов дрогнула на круглом циферблате и незаметным скачком передвинулась на цифру 9. Распорядитель вечера, сверкая белоснежной манишкой, громким голосом провозгласил:
— Товарищи, прошу всех к столикам.
В
Никто не обратил внимания на мужчину в штатском и его подругу в скромном вечернем туалете. Их почтительно усаживал за столик в самом центре зала распорядитель вечера. И вдруг кто-то из командиров с непередаваемым выражением испуга и удивления в голосе тихо, но внятно выдохнул: «Блюхер!..»
— Где, где? — послышались любопытные возгласы женщин. Но командиры сорвались со своих мест и с криками «Ура! Блюхер!» окружили его столик. Начались бесконечные объятья, послышались радостные возгласы:
— Василий Константинович! Какими судьбами?!
— Да вот, в тревоге мирской суеты, можно сказать, — смеялся Блюхер, отвечая на объятья, крепко пожимая руки окружавшим его командирам. — Ба, кого я вижу! — радостно воскликнул он, увидя пробирающегося к нему Берзина. Они крепко обнялись.
— На отдых? — спросил Ян Карлович.
— Ну что ты, голубчик, — весело усмехнулся Блюхер, — настоящая работа только еще начинается… Вызвали в наркомат с докладом.
Женщины наперебой старались завладеть вниманием Блюхера. Был он красив, привлекателен, а главное — окружен романтикой. Его серые глаза под темными густыми бровями лукаво щурились.
— Приезжайте, боевые подруженьки, к нам на Дальний Восток. Чернобурки у нас прямо на задворках бегают. Выйдешь рано утречком — пих-пах! И воротник…
Женщины недоверчиво посмеивались.
— Я не шучу. Экзотика такая, что дух захватывает. Тайга, сопки, море…
— Тигры, медведи… Как у Арсеньева, — насмешливо продолжила одна из женщин.
— О, нет, — поспешно парировал Блюхер, поднимая ладони и как бы отталкиваясь ими от насмешницы. — Никакой дичи. Народищу понаехало тьма-тьмущая! Молодые, красивые… Города и поселки растут, словно грибы после дождя… — Он обвел взглядом смущенных женщин. — Жаль мне вас. Сидите небось в своих душных конторах, на третьестепенных должностях, унылые, скучные… А там — размах! Сразу командные должности. «Твори, выдумывай, пробуй!» Так что, если ваших мужей будут посылать на Дальний Восток, вы ни в коем случае не отставайте… — Он заговорщически подмигнул всем.
— Ну и хитрый же вы, Василий Константинович! — засмеялись женщины.
— А разве я не прав? — весело отозвался Блюхер. — Жена военного — женщина особой категории, она не должна теряться ни при каких обстоятельствах. «Боевые подруги!» — звучит-то как, а?
— Правильно, Василий Константинович! — хором поддержали его командиры.
— Выходят за нас замуж — клянутся в любви до гроба, а чуть что, и шапки врозь.
— Ну, ну, среди присутствующих, я думаю, таковых не имеется… — шутливо-примирительным тоном ответил Блюхер.