Гадости для радости ...и по работе
Шрифт:
— Эта сука беременна? — Пальцы Оксаны снова стиснулись в кулаки и побелели, ноздри затрепетали...
Ненависть. В кресле напротив Ивана сидела воплощенная ненависть.
Звездец. Полный аут. Не зря Иван избегал говорить, в чем именно суть проклятья. Все, сомневаюсь, что она еще что-то услышит.
— А в моей голове я все там же… — мурлыкнула я себе под нос у Оксаны над ухом, и песенная строчка почти спряталась за голосом Сокольского, который продолжал уговаривать.
— Помогите нам. Снимите проклятие добровольно — и, даю слово, Андрей никогда не узнает, что это были вы. Да, вы
Дохлый номер. Иван это понимал — но, кажется, не мог не попытаться.
Я отступила в сторону от Оксаны, снова притворилась, что увлечена разглядыванием панно, навязчиво мурлыкая одну и ту же строчку из песни:
— А в моей голове я все там же…
— Оксана Георгиевна, проклятие будет снято в любом случае. И все, что вы нажелали, в любом случае вернется к вам…
Иван палился — он ведь умолчал о том, что проклятье можно снять без добровольного согласия и без убийства, но Оксана, в ее состоянии, оговорки не заметила.
Честно говоря, я вообще сомневалась, что она Сокольского слушает. Но нет. Ивашура усмехнулась — словно в судороге лицо дернулось. Спросила насторожено:
— “Вернется ко мне”?..
— Верно. Я бы предпочел об этом промолчать, но компетентные специалисты… — Сокольский стрельнул взглядом в мою сторону, я спиной это ощутила, — настаивают на добровольном информированном согласии с вашей стороны.
Я оглянулась.
— Да, настаиваю. Добровольное снятие проклятия должно быть добровольным. С осознанием всех последствий. Иначе ритуал теряет смысл.
А его слишком хитрозадым участникам прилетает такая ответка, что… В общем, нет, спасибо. Принимать на себя чужой откат я не хочу. Мне за такую некомпетентность дома ноги вырвут и вместо рук вставят.
Пожав плечами — вот такие, мол, дела — я напела все ту же первую строчку из одной очень хорошей, очень правильной для текущих обстоятельств песни, и перешла от панно к картине, перемещаясь к Сокольскому в обратном порядке.
— Я не верю в то, что Андрей пойдет на убийство. Не верю! Так какой смысл мне во всем этом участвовать? — Зашипела Оксана, и взвилась, когда я опять запела: — Что вы там бормочете?!
То ли интуиция у нее развита будь здоров, то ли я очень уж странно выглядела, напевая в который раз одно и то же предложение. Но я оглянулась и с самым невинным видом сказала чистую правду:
— Это просто песня. Не слышали? Мне нравится. А смысл… Смысл в том, что оказав помощь в снятии проклятия с Катерины, вы получите прощение. И тогда вам станет легче.
Она скривилась так, будто я предложила ей лечение уринотерапией. Но я и не думала настаивать. Отвернулась к картине.
— А в моей голове я все там же…
Иван еще продолжал по инерции уговоры, предлагал денег, но Оксана только ощерилась в ответ:
— Уходите! Я вам не верю, слышите? Я не верю!
–
В машину мы садились полностью выжатые.
— Может, тебе стоило попробовать загипнотизировать ее и внушить, что она хочет снять это долбаное проклятье? — Мрачно спросил Иван после продолжительного молчания.
За это время мы успели отъехать от дома Оксаны Ивашуры, и дышать стало полегче.
— Поступать так с людьми во-первых, неэтично.
— Так, может…
Сокольский явно собирался предложить глупое, и я его перебила:
— И в-третьих, это сомнительно с точки зрения предстоящего ритуала. Нет никакой гарантии, что ментальное принуждение будет засчитано за добровольное согласие. И я понятия не имею, чем это может аукнуться твоей сестре, ее мужу, их ребенку, а, главное, мне.
Мы помолчали.
Иван, словно вспомнив и спохватившись, спросил:
— А что ты тем ей пела?
— Вань, понимаешь… счастливые люди не фиксируются так на другом человеке. А у несчастных, как правило, все дерьмо тянется из детства. Самые горькие обиды, самые глубокие раны… В общем, я ей закладку в голову закинула. Легонькую такую. Оксана в ближайшее время эту песню найдет и послушает. Это достроит мое внушение и опрокинет ее в самые худшие эмоции из ее детства. И в них закольцует. Учитывая, в каком состоянии мы ее оставили — окунуть ее должно… кхм, мягко скажем, глубоко. По моим предположениям, после этого она будет жить в личном аду с персональными настройками.
Сокольский смотрел на меня с сомнением. Явно не верил в силу детских травм.
— И как скоро это должно подействовать?
— Не знаю, Вань. У нас осталось шесть дней, пока мы еще можем спасти твоего племянника, так? Ну вот даем ей три дня. Потом нам придется назвать имя проклинательницы Катерине и Андрею. У них будет еще три дня. Если за это время Оксана одумается — я воздействие уберу, если нет — снимаем проклятие принудительно, и после этого я Оксане помогать не буду. Наги очень плохо относятся к детоубийцам.
Про альтернативный вариант, в котором мне помогать никому не придется, мы оба старательно не говорили.
— А… как долго продержится твое воздействие, если ты его снимешь?..
Я снова пожала плечами:
— Понятия не имею. Со временем развалится… Либо не развалится.
Мы помолчали, Иван сосредоточенно о чем-то размышлял. Потом спросил:
— Вань… а как вот эти твои закладки и внушения сочетаются с условием добровольности?
— Нормально сочетаются. Добровольность, знаешь ли, бывает безусловной и условной… Мое воздействие было минимальным и не было направлено непосредственно на принуждение — этого достаточно, чтобы ритуал сработал. В целом, если бы ты на глазах у Ивашуры ломал пальцы кому-то из ее близких, не трогая ее саму — тоже должно было бы прокатить. Так что, если хочешь, можем пересмотреть план мероприятий! — съязвила я.
И щедро предложила:
— Ну что, возвращаемся?
— Да иди ты, — Беззлобно и устало огрызнулся Иван.
Когда мы подъехали к моему третьему подъезду, Иван неожиданно сказал:
— В общем, мне сейчас на нужно работу — я и так отпросился, чтобы к этой съездить. Вечером приеду с инструментами.
— А…
Вань, зачем? Вот зачем? Мы решим, так или иначе, проблему твоей сестры, и разбежимся в разные стороны. И забудем друг друга, как не было.
— Ты не против, если я переночую у тебя? А то мне от тебя потом через весь город пилить, а на работу завтра рано…