Гала и Элюар
Шрифт:
Сын вышел из тени и остановился около нее. Она повернулась к нему, поправила и без того лежавший безупречно воротник его рубашки, коснулась щеки. Щека была гладкой и пахла мятой. Ее мальчик уже брился…
– Мама, вы мне так и не ответили. Чем вы намерены сегодня заняться? – Требовательный взгляд сына окинул всю ее фигуру, от добротных кожаных туфлей на низком каблуке до однобортного жакета с брошью на лацкане.
– Жежен, я тоже с удовольствием прогуляюсь, – мягко сказала она. – Ты же собрался в Давос? Хочешь пройтись по магазинам? Мне тоже нужно прикупить бумагу, конверты для писем. Пожалуй, я составлю тебе компанию.
– Я принесу вам все что угодно, –
Спрятав обиду за излишней серьезностью, она сказала:
– В последнее время ты очень изменился, Эжен. И не в лучшую сторону. Ты болен, и помимо моей воли мне часто приходится идти тебе на уступки. Но мое терпение не безгранично.
– Я не понимаю вас, мама. О каких уступках вы ведете речь?
– Все ты понимаешь, дорогой. Сначала я согласилась пересесть за «русский» стол, потом я поддалась на твою затею с костюмами. Я даже не предполагала, что эта русская осмелится выйти на люди в мужском платье.
– Мама, то был карнавальный костюм. Цезарь и Клеопатра, султан и невольница, Пьеро и Пьеретта – это ж банально. Другое дело, когда сразу два Пьеро. Согласись, мы с Гала были не как все. Даже тебе потребовалось время, чтоб понять, где она, где я. Я прав, да?
Мадам Грендель отвела взгляд. Когда в празднично разукрашенный зал вошли два Пьеро, она действительно растерялась. Обсыпанные белой мукой лица-маски, глаза обведены траурными линиями, островерхие колпаки, скрывающие волосы. И юноша, и девушка в белых костюмах казались трогательными и хрупкими, как фигурки из дрезденского фарфора – толкни локтем, и разобьются в мельчайшие осколки.
– Девушка в штанах – это ж просто неприлично, – уже не так уверенно продолжила она. – Нет, я никак не одобряю твою дружбу с этой русской, – покачала она головой.
– Мама, неужели нельзя запомнить, девушку зовут Гала, – с нажимом сказал Эжен, и мать заметила, как напряглись все черты его лица. – Галья, Гала.
– Ни одна порядочная девушка не носит такого имени, – не отступалась мадам Грендель. – И вообще эта русская мне не нравится. Девушке не пристало быть такой развязной. Думаешь, я не вижу, как она флиртует с тобой, записочки пишет. Ты молод и не знаешь, на какие ухищрения может пойти женщина, чтобы завлечь мужчину. Какие капканы она может расставить, чтобы поймать себе мужа.
– И какие? Просветите меня, пожалуйста, мадам. У вас, вероятно, в том богатый опыт.
Мадам Грендель вспыхнула, но удержалась от проявления гнева. Она не скрывала от сына своего прошлого. С малых лет она была вынуждена зарабатывать себе на жизнь. Мало того, оставшись без родителей, ей пришлось содержать младшую сестру и брата, заботиться о бабушке. Ее жизненный путь отнюдь не был устлан ковровой дорожкой. Естественно, она мечтала о счастливом замужестве, о безбедной, комфортной жизни, и ее знакомство с Клеманом Гренделем было ступенькой в восхождении по социальной лестнице. Ее муж, который начинал как конторский служащий, уже в двадцать восемь лет вел свое дело, позволившее им вырваться из нужды.
– Зачем ты обижаешь меня? – с горечью спросила она, глядя, в его такое родное, красивое, но отталкивающе-холодное лицо.
– Обижаю? Я?! – Тон его голоса взмыл вверх. – Это вы пытаетесь унизить в моих глазах хорошо образованную, порядочную девушку. – Заметив, как мать напряглась, уже спокойней добавил: – Кстати, если вам интересно, ее отчим – известный в Москве адвокат и придерживается либеральных взглядов.
– Отчим? Хм… Пусть так. Я ничего не хочу знать об этой русской. Подай мне шарф, – произнесла она с нарочитой небрежностью, давая
Эжен вздохнул. Мать и ее церемонии. Даже вдали от дома она воссоздавала свой маленький мирок с фарфоровыми миниатюрами, пудреницами, зеркалами и зонтиками. Эжен тоже был частью материнских церемониальных ритуалов. Его роль состояла в том, чтобы быть сыном своих родителей – слушать и слушаться. До недавнего времени он принимал условия этой игры, сохраняя внешние атрибуты почтения к родным, уходил во внутреннюю оппозицию – в мир вымысла, литературы, поэзии. Родные ему по крови, они были чужими по духу.
Он вынул шелковый шарф из ящика комода, в два шага оказался рядом с матерью.
– Приятной прогулки, мадам.
Он бросил на спинку стула шарф, но тот, не удержавшись, соскользнул на пол.
Мадам Грендель вздрогнула, соприкоснувшись с сыном взглядом, и тут же растянула губы в улыбке, старательно скрывая состояние паники, нарастающее у нее в душе. У нее возникло ощущение, что перед ней незнакомец.
– Я больше не позволяю тебе встречаться с этой русской, – отчетливо сказала мадам Грендель, глядя пристально в глубину его зрачков. – Не позволяю, – повторила она, словно хотела убедить саму себя. – Эта авантюристка просто мутит твою голову. Что ты знаешь о ней помимо того, что ее воспитанием занимается отчим? Почему эта русская здесь одна? Где ее мать? Вот уже несколько месяцев я за ней наблюдаю, но не заметила, чтобы кто-либо ее хоть раз навестил. Ни мать, никто из родных. И есть ли таковые у нее? Может, вовсе не отчим оплатил ее поездку сюда? Может, тот московский адвокат, как ты говоришь, ей вовсе не отчим, а отец, который женился на ее матери, чтобы скрыть свой грех? Может, твоя русская – дитя адюльтера? Или еще хуже – может, ей оплатил санаторий ее любовник? И не смотри, Эжен, на меня врагом. Поверь мне, такое бывает. Почему твоя русская ничего не рассказывает о своем прошлом? Почему она не больно-то словоохотлива, когда просят ее рассказать о своих родных, а? И вообще, знаешь, что говорят здесь о ней?
– Я не думал, что ты собираешь сплетни.
В другой раз его полный горечи голос мог бы остановить мать, но ее было уже не удержать – слишком долго она пыталась скрывать свои истинные чувства.
– Да твоя русская просто больная! – воскликнула она, и ее лицо пошло пятнами.
– Не одна она. Мы все здесь не кровь с молоком, – спокойно ответил он.
– Ну согласись, Эжен, она слишком нервная. Чуть что – вспыхивает, кричит или плачет. Неужели ты не замечал перемены в ее настроениях? То смеется до упаду, то молчит, как немая. Нет, ей явно нужно проконсультироваться с психиатром.
Она передернула плечами, как будто ей стало дурно от собственных слов, и указала пальцем на лежащий под стулом шарф.
– Подними.
Ухватив двумя пальцами за конец, как будто боясь испачкаться, он подал ей шарф.
– Благодарю, сын, – делая вид, что не заметила, как брезгливо вытянулись его губы, сдержанно сказала она. – Надевай куртку и пойдем. Давай-ка заглянем в кондитерскую. Мне очень по вкусу местные круассаны. И горячий шоколад здесь просто изумительный. Ну же, Жежен, поспеши.