Галя Ворожеева
Шрифт:
Шершавые губы ее сжались, глаза блестели сухо и мрачновато, а между бровями прочертилась суровая морщинка. Галя подождала, когда вода очистилась, и, став на колени, почти легла, припала к струе и пила, пила, пока в животе не стало холодно.
Вымыв сапоги, почистив комбинезон, она решительно пошла к полевому стану. Черт с ним, пускай смеются! Сейчас главное — выручить трактор. Ее мысли прервал голосок птахи чечевицы. Она звонко спросила из куста: «Витю-видел? Витю-видел?»
— Увижу, увижу, — проворчала
Около дома, за длинным столом с ножками-чурками, врытыми в землю, обедали трактористы, сеяльщики, шоферы. Ели из глубоких эмалированных мисок, стучали ложками. Все они пропыленные, с сильными жесткими руками.
Кузьма Петрович ворчал:
— Учетчик наш с утра зальет шары, а потом куролесит по полям со своим аршином. Сам черт ногу сломает в его записях… Ты чего, Галина, канителишься? — спросил он, увидев Галю. — Садись.
Тут Галя решительно подошла к нему и сообщила мрачно:
— Трактор я завязила. Не заметила топи и влезла.
Она вся напряглась, смотрела в сторону. Ей почудилось, что ложки перестали стучать, наверное, все насмешливо смотрят на нее. Галя сжала зубы так, что резко выступили желваки. И вдруг она услыхала знакомое, ехидное:
— Гм, гм… Да-да… Хо-хо… Ха-ха…
Галя исподлобья, с ненавистью глянула на Виктора, а он даже не смутился, нахально скалил сахарно-белые зубы.
— Где засела? — спокойно спросил Кузьма Петрович. Галя объяснила. Бригадир внимательно осмотрел ее похудевшее, обветренное лицо и подвинулся на скамейке.
— Обедай. Едой силу не вымотаешь. Вытащим.
— Ты не хмурься, Галюха, — громыхнул могучий бас Веникова. Этот Веников был низкорослый, щуплый, а голос имел такой силы и красоты, что о нем знали даже в соседних селах.
— Я тоже сидел в этом ключе. В кустах его не видать, ну и заперся, туды его…
Укоризненный взгляд Кузьмы Петровича остановил Веникова. Но Гале сейчас было не до вениковских выражений.
Никто ее не ругал, и ей стало полегче.
Голубоглазый дядя Троша с ватной бороденкой подал ей миску супа и ласково потрепал по плечу легонькой, высохшей рукой:
— Ешь, ешь, дочка! Все уладится, все утрясется. На-ко хрустящую горбушку.
За неимением поварихи дядя Троша кашеварил на полевом стане.
— Соли-то хватат? — беспокоился он.
Галя не замечала, чт оона ест.
Вытаскивать Галин трактор Кузьма Петрович послал Виктора, и хоть Гале это было неприятно — она промолчала.
Спрямляя путь, они пошли не по дороге, а через едва зеленевший колок. Под ногами пружинил толстый слой бурых березовых листьев.
— Заяц! — воскликнула Галя, показывая на голые кусты. И правда — заяц замер столбиком, с любопытством смотрел на людей. Виктор засвистел пронзительно, по-разбойничьи, и заяц пустился наутек.
—
— Жалко мне твои руки. Испортишь ты их. А я люблю красивые женские руки.
— Мало ли, что ты любишь, — огрызнулась Галя.
— Немало, конечно. Я, например, и ножки люблю.
.— А чего ты сообщаешь мне об этом?
— А многие девчонки интересуются.
— А мне наплевать! — И тут Галя повернулась к нему со злым весельем. — Зачем врешь?
— Это о девчонках?
— Чихали они на тебя.
— Стоит только свистнуть.
— Хвастун!
Злые забрались они в кабину Викторова трактора и все время молчали, пока ехали к Заячьим Пням. Когда показался Галин трактор, она, пересиливая грохот, крикнула:
— Здесь осторожней! Правее бери, правее!
— Не учи! Сам знаю! — и, точно бес подтолкнул его, упрямо забрал влево, и трактор осел в грязь, заелозил на брюхе. Виктор побагровел, бешено заработал рычагами, казалось, что не трактор, а он так рычал и ревел.
— Я же говорила тебе! — закричала в отчаянии Галя. — Так поперся назло сюда! Теперь вот кукуй вместе со мной.
— Пошла ты — знаешь куда?! — заорал Виктор. — Трактористка нашлась, понимаешь. Сидела бы дома да вышивала платочки, как наши бабки.
— Останови машину! — Галя вскочила, сильно ударилась головой о потолок кабины и шлепнулась обратно на сиденье. — Я кому говорю — останови!
Но трактор продолжал могуче ворочаться в месиве. Галя схватилась за рычаги. Виктор оттолкнул ее руки и остановил трактор.
— Крой отсюда, — крикнул он.
Галя выпрыгнула в грязь, поспешила выбраться на сухое место.
Виктор еще раз попробовал вырваться из болотца, но ничего не получилось. Тогда он остановил машину, вывалился из кабины и, не взглянув на Галю, подался в ту сторону, где работал Шурка. А Галей внезапно овладел смех. Она еле выговорила вслед Виктору:
— Гм-гм… Да-да… Хо-хо… Ха-ха…
Тот в ярости оглянулся, но ничего не сказал, а только прибавил шаг, почти побежал…
После ночной пахоты Виктор не поехал в село — отдохнуть можно было и на полевом стане. Он сунул в рюкзак еду, книгу, чайник, закурил и, насвистывая, пошел к реке.
Выбрав место на берегу среди ельника, он распалил костер, и сразу же приятно запахло дымом, горелой корой. Виктор повесил чайник над костром, закурил, разулся и, блаженствуя, развалился на песке, поглядывая вокруг. Ах, жаль, что нет с ним удочек! Над рекой коршун, легкий, плоский, точно вырезанный из картона, лег на воздушную струю, и она несла его вверх. Плескалась пустынная река, проносились утки, где-то кричали журавли, булькала рыба, наносило запахом лопнувших почек.