Гамаюн. Жизнь Александра Блока.
Шрифт:
Стихотворение долго обрабатывалось и исправлялось. В первоначальном, мартовском, наброске есть такие детали:
Я помню – вся ты, вся поникнув,В углу дивана замерла,И я хотел, безумно вскрикнув,[Тебя убить. И не убил.]И ничего не разрешилось… Бурный роман со Снежной Девой иссяк, неприметно испарился, как подтаявшая снежная лужица.
Люба была далеко, в гастрольной поездке, писала редко, и загадочно.
Блок остался один. «Я как-то радуюсь своему одинокому
Через некоторое время Н.Н.В. появилась в Петербурге. Они встретились – уже холодно и отчужденно. «Наталья Николаевна уехала давно, я даже не простился с ней». Накануне он записал: «Не было любви, была влюбленность».
Конец влюбленности был воспринят как освобождение;
И те же ласки, те же речи,Постылый трепет жадных уст,И примелькавшиеся плечи…Нет! Мир бесстрастен, чист и пуст!И, наполняя грудь весельем,С вершины самых снежных скалЯ шлю лавину тем ущельям,Где я любил и целовал…… Прошло двенадцать лет (опять двенадцать, как и в случае с К.М.С). За эти годы Н.Н.В. скрылась с горизонта: уехала в провинцию, вышла замуж, родила и потеряла ребенка, подолгу не играла, потом жила в Москве, с Блоком не встречалась и стихов его якобы почти не читала.
В мае 1920 года она, поблекшая и постаревшая, увидела тоже постаревшего и усталого Блока на утреннем спектакле в театре Незлобина, где служила. Подошла к нему, он молчаливо склонился к ее руке. Условились встретиться в следующем антракте. Но когда дали свет, Блока в зале уже не было: он ушел посреди действия. Говорить ему с нею было не о чем.
А она в это время будто бы еще не знала его стихов, которыми он в 1908 году сказал о ней свое последнее слово, нужно признать – суровое слово. Сперва шли воспоминания о страстных встречах, глухих улицах, удалых лихачах, потом – следовал горький итог:
Так – сведены с ума мгновеньем —Мы отдавались вновь и вновь,Гордясь своим уничтоженьем,Твоим превратностям, любовь!Теперь, когда мне звезды ближе,Чем та неистовая ночь,Когда еще безмерно нижеТы пала, униженья дочь,Когда один с самим собоюЯ проклинаю каждый день, —Теперь проходит предо мноюТвоя развенчанная тень…С благоволеньем? Иль с укором?Иль ненавидя, мстя, скорбя?Иль хочешь быть мне приговором? —Не знаю: я забыл тебя.Но какова же сила поэзии! Современники заметили, что, как только Блок «забыл», Снежная Дева, Фаина, «раскольница с демоническим» сразу утратила все, чем щедро наградило ее воображение поэта.
Так улетучилась еще одна иллюзия, потерпела крах еще одна попытка обрести «земное счастье». Но Блок и не жалел об этом: «Чем хуже жизнь, тем лучше можно творить…»
Вместе с концом Снежной Девы в жизни Блока кончилось все, что шло одновременно и от декадентского демонизма и от «легкого веселья».
Лиловый сумрак рассеялся, растаял – и в беспощадном свете белого дня перед нами все резче проступает по-дантовски строгое лицо сурового, требовательного, готового к житейским битвам трагического Блока. Поэт уже вышел на широко открытый простор действительной жизни – бесконечно трудной, беспредельно желанной.
О, весна, без конца и без краю —Без конца и без краю мечта!Узнаю тебя, жизнь! Принимаю!И приветствую звоном щита!..И смотрю, и вражду измеряю,Ненавидя, кляня и любя:За мученья, за гибель – я знаю —Все равно: принимаю тебя!Эта страстно-трагическая нота ворвалась в темную музыку «Фаины». И как знаменательно, что в январе 1908 года, уже в предощущении разрыва с Н.Н.В., Блок пишет матери: «Чем холоднее и злее эта неудающаяся „личная“ жизнь (но ведь она никому не удается теперь), тем глубже и шире мои идейные планы и намеренья. У меня их столько, что руки иногда опускаются – столько надо сделать…» Он и приступил к делу.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
ПОЛЕМИКА
1
И снова на авансцене появляется Андрей Белый. Поистине он стал неотвязной тенью Блока.
На обидчивое и, как всегда, полное околичностей письмо его из Парижа (конец декабря 1906 года) с заверениями, что, несмотря на всю «безобразную путаницу и бессмыслицу», их еще ждет «будущее», Блок не ответил.
Вскоре Белый, ко всему прочему подвергшийся серьезной операции, в растерзанном душевном состоянии вернулся в Москву и с ходу погрузился в пучину литературных и личных недоразумений и конфликтов, без которых невозможно представить его существование.
В начале марта 1907 года он холодно поблагодарил Блока за «любезную присылку» сборника «Нечаянная Радость». Между тем он уже готовился перейти от келейного спора в личной переписке к открытому нападению в печати.
Уже была написана рецензия на «Нечаянную Радость». Она появилась в новом московском журнале «Перевал».
Рецензия была написана с тонким расчетом подкупить читателя искренностью тона и озабоченностью судьбой поэта. Начало в ней – во здравие, середина – за упокой, конец – реверансом.
«Блок – один из виднейших современных русских поэтов. Поклонники могут его восхвалять. Враги – бранить. Верно – одно: с ним необходимо считаться. Рядом с именами Мережковского, Бальмонта, Брюсова, Гиппиус и Сологуба в поэзии мы неизменно присоединяем имя Александра Блока. Первый сборник стихов поэта появился только в 1905 году. Тем не менее есть уже школа Блока».
Далее следовал вопрос, на который рецензент отказывался ответить однозначно: «Каково идейное содержание высокочтимого поэта?»