Гамаюн. Жизнь Александра Блока.
Шрифт:
Упомянутая Брюсовым необузданная статья «Штемпелеванная калоша» была написана Андреем Белым. Таким образом, Блок и Белый уже открыто оказались в разных лагерях.
Белый неистовствовал, обличая «петербургских литераторов» в «Весах» из номера в номер. В мае он печатает «Штемпелеванную калошу», в июне – злейшие рецензии на альманах «Цветник ор» и на драму Чулкова «Тайга», в июле – фельетон «Синематограф» и рецензию на альманах «Белые ночи», в августе – памфлет «Детская свистулька». В том же духе подвизался он в «Перевале» и в киевском журнальчике «В мире искусств».
И везде – несдержанные выпады против Блока: «корифей российской словесности»,
Внешним поводом к полемике в первую очередь послужил злосчастный «мистический анархизм» и его незадачливый изобретатель – Георгий Чулков.
Удивления достойно, сколько энергии уходило на разоблачение очевидной чепухи. Но нужно иметь в виду, что Белый, Сергей Соловьев, Эллис, Зинаида Гиппиус (писавшая под псевдонимом: Товарищ Герман) и другие авторы «Весов» (сам Брюсов в полемике почти не участвовал) усмотрели в беспочвенных и спекулятивных рассуждениях Вячеслава Иванова и Чулкова о «соборности», «мистическом анархизме» и «мистическом реализме» раскольническую ревизию символистской доктрины и попытку образования новой литературной школы. Это обстоятельство и определило меру их негодования.
Любопытно, что трескучая декламация на темы «неограниченной внутренней свободы» и «неприятия мира» всерьез принималась Брюсовым и его оруженосцами как «политическое революционерство», несовместимое с настоящим искусством.
Уровень полемики был крайне невысок. К спорам, казалось бы, принципиальным примешивалась сущая ерунда. Так, например, Вячеслав Иванов смертельно обиделся на «Штемпелеванную калошу», усмотрев в самом заглавии намек на треугольную марку созданного им издательства «Оры» (на калошах известной фирмы «Треугольник» ставился фабричный штемпель той же формы). И это обсуждалось бесконечно!
Чулков подлил масла в огонь, опубликовав в начале августа в газете «Товарищ» статью «Молодая поэзия», где прямо говорилось о «принципиальном расколе» среди символистов и о «новом литературном течении, возникшем после „Весов“». Символистов-зачинателей Чулков обвинил в антиобщественном настроении «и даже реакционности», припомнив, к примеру, что Мережковский в своем исследовании о Толстом и Достоевском открыто защищал идею самодержавия.
Главарями нового течения были объявлены Вячеслав Иванов и Александр Блок.
Внешним образом Блок, казалось бы, в самом деле давал повод причислить его к этому несуществующему течению: участвовал в «Факелах», дружил с Чулковым. Последнее обстоятельство особенно раздражало Белого, можно сказать – приводило его в бешенство (для этого у Белого, как мы знаем, были особые причины).
Между тем Блок с самого начала относился к чулковской проповеди с явным предубеждением, да и сам Чулков все чаще вызывал его раздражение.
«Почти все, что Вы пишете, принимаю отдельно, а не в целом. Целое (мистический анархизм) кажется мне не выдерживающим критики» (июль 1906 года). Через год: «Я все больше имею против мистического анархизма». Немного позже: «Мистический анархизм! А есть еще – телячий восторг. Ничего не произошло, а теленок безумствует».
И о самом Чулкове: «Есть писатели с самым корявым мировоззрением, о которое можно зацепиться все-таки. Это значит, у них есть пафос. А за Чулкова, например, не зацепишься. У него если пафос – так похож на чужой, а чаще поддельный – напыщенная риторика».
И при всем том Блок продолжал тесно общаться с Чулковым, собутыльничал с ним, посвятил ему «Вольные мысли». Человек добрый и отзывчивый, он жалел нещадно травимого со всех сторон Чулкова, хорошо зная ему цену как литератору. Вот он пишет Чулкову: «К Вам я совсем не изменился… по-прежнему „лично“ отношусь к Вам с нежностью, а к мистическому анархизму – отрицательно». И почти одновременно – матери: «С Чулковым вижусь изредка, всегда неприятно и для него и для себя».
Непоследовательность? Да, конечно. Что ж, и Блок при всей своей разборчивости и строгости отношения к людям бывал непоследовательным. Чулков с его богемными наклонностями, что называется, пришелся ко двору в те годы, когда Блок учился топить свою душевную боль и тревогу в стакане вина. Потом он даже изобрел понятие: «дочулковыванье жизни».
В августе 1907 года Блок писал Чулкову, решительно отрекаясь от «мистического анархизма»: «Я прежде всего – сам по себе и хочу быть все проще». Вот это и было главным и решающим. И, конечно, вовсе не убогий мистический анархизм, а занятая Блоком самостоятельная и независимая позиция послужила причиной нового сильнейшего взрыва в его отношениях с Андреем Белым.
3
Среди новых журналов самое заметное место заняло «Золотое руно». Это была дорогостоящая затея младшего отпрыска знаменитой династии Рябушинских. Выходцы из кондового старообрядческого купечества, Рябушинские выдвинулись в первый ряд всероссийских воротил. Старшие братья зашибали миллионы, а младшему – Николаю – была предоставлена для шика и близира роль мецената. Рыжий, цветущего здоровья, самодовольный и самоуверенный человек, он и сам, под псевдонимом Н.Шинский, баловался искусством – малевал картины в новомодном духе, пописывал декадентские стишки.
Издание журнала, посвященного искусству и литературе, было поставлено с крупнокупеческим размахом. «Золотое руно» должно было заткнуть за пояс не только скромные по внешнему облику «Весы», но и богато издававшийся в свое время «Мир искусства». Первый же номер «Руна», появившийся в январе 1906 года, ошеломил публику неслыханной роскошью: тетрадь альбомного формата, дорогие автотипии и гелиогравюры, прикрытые особо выделанной шелковой бумажкой, параллельные переводы русского текста на французский язык (достаточно дурной). Подписчикам журнал доставлялся в футлярах с золоченым шнуром и нарядной блямбочкой.
Наиболее близко к журналу стояли молодые художники из группы «Голубая роза». К участию были привлечены и все сколько-нибудь видные писатели модернистского толка. В их числе, конечно, и Валерий Брюсов. Оберегая свои права признанного лидера новейшей литературы, он сразу же вознамерился прибрать к рукам литературный отдел нового журнала. С этой целью он принял непосредственное участие в редактировании первых книжек «Золотого руна».
Однако вскоре он бурно поссорился с Рябушинским, который осмелился, как рассказывает А.Белый, «просунуть нос в компетенцию Брюсова». Властный и нетерпимый Валерий Яковлевич в таких случаях спуску не давал. Он немедленно ушел из «Золотого руна», но настоял, чтобы Андрей Белый остался в журнале в качестве его преемника, «дабы туда не внедрились враги».