Gamemaster 2. Пустоши Дажь
Шрифт:
…
Сознание опять плавает в каком-то мутном, густом мареве. Я, словно марионетка, вишу посередине этого чернильного желе, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Я даже тела своего не ощущаю, будто его и нет совсем. Вокруг царит абсолютная темнота и тишина. Я словно парю в бесконечном ничто, где нет ничего, кроме моего разума. Хотя нет, кто-то здесь все же есть. Я чувствую, как на меня смотрят из темноты. Без угрозы смотрят, просто с любопытством. И еще каким-то непонятным чувством.
– Кто здесь? – совсем не узнаю своего голоса. Звучит, словно на старой записи.
В ответ все та же тишина.
– Кто это?
И вдруг,
– Скоро сам все поймешь. А теперь проснись.
…
Веки словно пудовые. Я по-прежнему привязан веревками к железным кольцам, вбитым в стену. Вишу безвольно, неестественно вывернув конечности.
«Вшух» - раздается звук где-то правее меня. И затем снова «вшух», «вшух», «вшух» через равные промежутки времени.
– Зря ты такое с Урюком сделал. Он, как только в очухарится, по жилкам тебя разберет. Но еще хуже, ты грозил Джун-баше. Он такого никогда никому не спускает - размеренный и спокойный голос, раздавшийся правее от меня, возле небольшого очага, свет которого падал на мою стену, вновь сменился звуком «вшух». Говоривший правил на оселке лезвие ножа, проверяя остроту на ногте. Удовлетворившись результатом, он встал и, взяв в руки факел, приблизился ко мне, осветив свое лицо. Немолодой мужчина, славянской внешности, со сломанным в переносице носом, лицо испещрено морщинами и оспинами, а щеку пересекает кривой шрам. Посмотрел на меня даже с некоторым состраданием, после чего спросил:
– Ну, давай, выбирай, какой палец первым будет?
– Чего? – я после отключки соображаю туговато и сейчас непонимающе уставился на него.
– Палец,грю, выбирай, тетеря, который первым отрезать будем. Или отдавай добро свое, и я тебя прям сейчас отпущу, на роздых. А то ведь вижу, что не сладко тебе, сердешный. Будешь упорствовать, еще хуже станет. Я ить, зла тебе не желаю, однако дело свое делать должён. Ну, так как, добром разойдемся, аль по-худому?
– Ну, режь, живодёр, раз работа такая – я с ненавистью сплюнул под ноги палачу. На эту роль стоявший напротив меня дядёк подходил слабо. Но это стереотипы человека взращенного цивилизацией. Палачу совсем необязательно быть огромным злобным уродом с отталкивающей внешностью и волосатыми ручищами. Злобный садист может прятаться под самой неожиданной личиной милой школьницы или маменькиного сынка - недотепы.
– Ну, дело хозяйское. На вот, палочку прикуси, коли так, а то зубы себе поломаешь. Они нам опосля еще понадобятся.
Он сунул мне в рот изгрызенную, грязную деревяшку, которую я благоразумно прикусил зубами. Шрам примерился кривым ножом к моему левому мизинцу и с хрустом надавил на лезвие. В голове взорвалась водородная бомба из невыносимой боли.
– Ааааааа! Сучий потрох! Драть тебя в два уха, в печень, в почки, в голову да в яйца!!!!! – боль такая, что я едва могу терпеть и лишь неразборчиво, сквозь стиснутые до судорог зубы, обкладываю палача трехэтажным матом.
– Ну что, отдашь барахло добром, аль нет? Ну ладно, сам виноват.
Я сжался в ожидании новой порции боли, а мой мучитель некоторое время протянув с выбором следующего пальца, отрезал мне большой на правой ноге. Хрусть! В два приема я лишился еще одного своего отростка. Боль такая, что в глазах плавают цветные круги, и я лишь хриплю.
– Несладко тебе, соколик? Так ты не упрямься, отдай, что требуется. Перстов у тебя еще много осталось, зачем тянуть? Все равно ведь не сдюжишь. У
Я смотрю на него так, что если бы взглядом можно было убивать, он бы уже осыпался горсткой пепла.
Он мучил меня несколько часов подряд. Я потерял счет времени, плавая в целых океанах боли. Когда пальцев на ногах больше не осталось, Шрам принялся вырывать мне ногти с пальцев рук, попутно рассказывая, как ему надоела местная однообразная кухня и делясь своими бытовыми переживаниями на разные аспекты жизни. Я бился в путах, корчился от невыносимых мучений, но не сдавался. Это игра, твердил себе, словно мантру, снова и снова, это игра. Игра, игра, игра, игра, игра, игра!!! Им меня не сломать.
Игра-то игра, а боль такая, что кровь из ушей или из глаз того гляди пойдет. На четвертом отрезанном пальце, я едва не сдался. Сознание, загнанное в угол, готово было сорваться и сделать все, что потребуют мои мучители. Не знаю, как хватило сил сдержаться. Потом стало немного легче. Как только мое здоровье упало ниже девяностопроцентной отметки, в дело вступила «Стойкость». И теперь я с ужасом и нездоровым интересом наблюдал за тем, что вытворял с моим телом живодёр. Конечно, мне по-прежнему было очень больно, но это не шло ни в какое сравнение с тем, что мне пришлось испытать в самом начале. Иногда, в редкие моменты, когда Шрам придумывал что-то новое, боль прорывалась через блокаду моей пассивки, видимо превысив какой-то предел, и в мозгу разряжались электрические разряды вспышек боли, после чего я закономерно терял сознание. А он вновь приводил меня в чувство, поливая затхлой, вонючей водой и все продолжалось снова. И, надо отметить, в фантазии ему не откажешь. После того, как у меня закончились ногти на руках, он принялся жечь мне пятки раскаленным докрасна железным прутом. После принялся срезать с пальцев рук кожу лоскутками, присыпая раны пеплом. Никогда бы не подумал, что отрезанный наполовину кусок кожи может так дико болеть, оставляя лишь единственное желание – отрезать его окончательно.
Окно с предупреждением о том, что я попал под действие болевого шока, выскакивало так часто, что я свернул все сообщения и заблокировал их всплытие.
В конце я уже мало что понимал. Сознание закрылось в некую скорлупу, пытаясь спастись от реальности приносящей невыносимые страдания. Я просто грязно ругался в горячечном бреду, в ответ на вопросы Шрама. Последнее, что я запомнил из этого бесконечного дня, как мое обессилевшее тело отвязали от стены и понесли куда-то. А потом я лежал на каменном полу и кто-то, страдальчески кряхтя, протирал мой взмокший лоб мокрой тряпицей, что-то приговаривая скрипучим голосом. Но это вполне могло быть и частью моего бреда.
Глава 4.1
4:13, 19 апреля, 2047 г – пятые сутки после дня «Ч». Казематы в «Пещерах Ренегатов».
Я пришел в себя резко, рывком. Прислушался к себе. Никаких болевых ощущений. Открыл глаза и даже не понял, открыл ли я их – такая темнота стояла вокруг. Поднес к лицу ладонь и тоже не увидел ее. Прислушался к тому, что творится вокруг. Все также где-то рядом капала вода, разбиваясь о каменный пол, где-то пищали и шуршали своими лапками крысы или кто-то очень на них похожий. Неподалеку за стенкой, кто-то надсадно хрипел и кашлял. Вдалеке трещал огонь костра, и были видны едва заметные блики света на потолке. А еще ощутимо пованивало мертвечиной. Ядреный такой запах, словно спелый мертвец недельной давности, лежал совсем неподалеку.