Гангутское сражение. Морская сила
Шрифт:
Как-то царь познакомил его с бургомистром Амстердама Николаем Витсеном. Тот занимался географией. Заметив пристрастие Салтыкова к наукам, показал Федору свое сочинение «Северная и Восточная Татария», как называли тогда в Европе Сибирь. Увидев карту, Салтыков заспорил с Витсеном:
— Сия карта не есть истинная, у вас не можно добраться морем по северу от Енисея и Лены до Амура и Епона с Китаем. А сие совсем не так.
Витсен в недоумении посмотрел на Салтыкова:
— Позвольте, но я составил карту по документам из России. Откуда вам известно другое?
Салтыков сразу же ответил:
— Много лет проживал я в Тобольске с батюшкой. Зрил там немало доношений казаков наших Дежнева
Салтыков уверенно провел пальцем по карте, где Витсен изобразил сплошной материк, соединенный с Америкой.
— В том месте нет перешейка, а есть море-океан, но льды великие…
Еще в то время Салтыкова мучила обида за неустройство жизни на родине. Насмотрелся сын воеводы и в Москве, и в Тобольске, и в других местах на лихоимство и казнокрадство разных чинов, беспробудное пьянство и забитость «подлого» звания людей, произвол и беззаконие правителей больших и малых.
Теперь, в Лондоне, долгими вечерами и ночами просиживал он, собираясь с мыслями, излагал свое видение для обновления жизни в России.
Накануне нового, 1713 года решился поделиться своими замыслами с царем:
«При сем доношу вашему величеству, — писал он, сообщая о покупке кораблей, — между повелительными вашими указы, в свободное время, будучи здесь, прилежно потщился выбрать из правления уставов здешнего английского государства и прочих европейских, которое приличествует токмо самодержавию, а не так, как республикам или парламенту, по которому учинить в ваших государствованиях в прибылях, как внутренних, так и внешних, вновь доходы великие, которые еще у нас неведомые, а людям ни малой тягости не будет; такожде всенародное обучение во всяких свободных науках и во всяких художествах может исправиться и сравнятися в краткое время со всеми лучшими европейскими государст-вы, по образу, как и здесь сочиняется ныне, и ежели в. в-во изволите ко мне премилостивый свой указ прислать при подписании вашей властной монаршей руки, чтоб оное прислать, я немедленно сие учиню пунктами со всякою аккуратностью и демонстраци-ею и пришлю с нарочным курьером».
Канцелярией у Салтыкова с недавних пор заведы-вал секретарь Василий Шапкин. Его рекомендовал Федору сам Алексей Макаров, кабинет-секретарь царя Петра, которому Василий приходился племянником. Весьма прилежный и аккуратный, окончивший в свое время Навигацкую школу, он вел переписку с многочисленными коммерсантами, предлагавшими на продажу военные суда. Салтыков доверял ему оформлять и денежные документы. Кроме всего прочего, Василий обладал убористым каллиграфическим почерком. Все взгляды и размышления пропозиций, как называл их Федор, секретарь заносил в особую тетрадь.
День за днем трудился Салтыков, кратко излагая свое видение издалека многих сторон жизни в России, которые знал не понаслышке, а главное, предлагал верные, на его взгляд, меры по переустройству.
Были здесь и рассуждения о духовных, воинских, гражданских чинах, о мастеровых людях, боярских сынах и крестьянах, о школах и обучении простого народа.
Частенько Шапкин не понимал суть рассуждений Федора, все же допытывался, для чего все это.
— А того для, Василий, — обычно пояснял Салтыков, — што народ наш российский такие же чувства и рассуждения имеет, как и прочие европейские народы, токмо его потребно обучать и к верному пути направить.
Особо Салтыков выделял давнюю задумку об освоении сибирских земель, где он прожил почти десять лет. Так он и озаглавил свои позиции «О Сибири», в которых предлагал царю:
«Первое.
Велеть построить корабли на Енисейском устье и на
Второе.
И теми кораблями, где возможно, кругом сибирского берега велеть проведать, не возможно ли найти каких островов, которыми бы мочно овладеть под ваше владение.
Третье.
А ежели таких островов и не сыщется, мочно на таких кораблях купечествовать в Китай и в другие островы, такожде и в Европу мочно отпускать оттуда леса, машты и доски, смолу и тар, понеже там изобилство великое лесов, а здесь, в Европе, зело в том великая нужда и дороговизна, и в том будет в государстве прибыль великая; а лесов там, в Сибири, великое множество…»
Минул всего месяц с небольшим, как, на диво, царь прислал ответ на высказанные Салтыковым рассуждения.
Воскресным утром Шапкин сходил на почту и вернулся с сияющей физиономией:
— Из Петербурга весточка, сударь, никак из канцелярии государя.
Салтыков вскочил с постели, распечатал конверт.
— Верный у тебя глаз, — засмеялся он, пробежав первые строчки. — Послушай, письмо-то без шифра. «Права, о которых вы писали, что вы выбрали из уставов аглицких и прочих европских, которые йадлежит, кроме республик, пришлите к нам».
Улыбка не сходила с лица Федора. Закончив читать, он положил письмо на стол:
— Ну, Василий, точи перья. Его величество, государь наш, благоволит к нам. Медлить не станем, все усердно исполним на пользу державе нашей.
Пятнадцать лет прошло, как приехал в Россию Корнелий Крюйс. Немалые деньги и чин вице-адмирала пожаловал ему государь. Видимо, и то и другое прельстило голландца.
За минувшие годы он исправно правил службу, выполнял добросовестно поручения царя. Выделялся из среды иноземцев крутым нравом, горячностью, считал себя самым большим знатоком морского дела. На этой почве спорил со своим земляком шаутбенах-том Яном Резом, даже пришлось разрешать спор на шпагах. Слава Богу, тогда оказался рядом Федор Апраксин, разнял их… С появлением в России шаутбе-нахта Ивана Боциса, флагмана галерной эскадры, Крюйс частенько вступал с ним в перепалку. За время войны со шведами Крюйс умело противостоял неприятелю на подступах к Котлину, но до сей поры Крюйс не вступал в боевое соприкосновение с неприятелем под парусами один на один. Только в таком поединке и есть возможность проявить себя и определить истинную степень мастерства и стойкость характера. Теперь это время для Крюйса приспело…
Проводив царя в Померанию, Апраксин распорядился Крюйсу выходить в крейсерство.
— Пора нашей эскадроне отсиживаться у Котлина. Чаю, у тебя нынче на ходу три корабля линейных, три фрегата да две шнявы. Возьмешь в придачу себе отряд скампавей Боциса.
Слушая генерал-адмирала, Крюйс недовольно сопел. Не питал он приязни к Боцису. Больно заносчив и всегда свое особое мнение имеет…
— Я-то нынче в Выборг отправлюсь, пойдем с полками берегом на вест. Попытаем шведа теснить, как получится, — пояснил Апраксин.
К вечеру 23 июля эскадра маневрировала к западу от Котлина, на флагмане с салинга закричали сигнальные матросы:
— На весте три паруса!
У Толбухиной косы в кильватерном строю шли три шведских корабля. Вице-адмирал Лилье послал их в дозор.
Не долго думая, Крюйс прибавил парусов и пошел навстречу шведам. Сумерки сгущались, темнота заволокла горизонт. Крюйс приказал эскадре стать на якоря: точных карт нет, недолго и на мель напороться.
На рассвете оказалось, что и шведы отстаивались на якорях и начали ставить паруса. Видимо, и неприятель опасался сесть на камни.