Ганнибал. Роман о Карфагене

Хаафс Гисперт

Лагерь постепенно оживал. Все больше и больше воинов в полном боевом облачении поднималось по приставным лестницам и выбитым в камне ступеням на вершину скалы. Наездники, получив указания, вскакивали на коней и уносились прочь. На северном краю ущелья строились отряды тяжелой пехоты.

Антигон испытывал полнейшую апатию. Ничего из происходившего вокруг его не интересовало. Он остановился и равнодушно спросил у одного из военачальников:

— Что случилось?

— Спендий и остальные вожди подошли к выходу из ущелья. Похоже, они готовы начать переговоры.

Антигон часто задышал ртом, как пес в жаркий день, и побрел вслед за пун ом. «Даже через тысячу лет, — вяло размышлял он, — когда

уже не будет Рима, Карт-Хадашта, Афин и Александрии, люди будут помнить об этом кошмаре». Именно эта мысль пробудила в нем желание посмотреть на троих зачинщиков мятежа. Антигон чувствовал себя ужасно. Хлеб и рыба тяжелым комом осели в животе, голова кружилась, перед глазами клубился багровый туман. Шатаясь, он приблизился к краю ущелья и заглянул вниз.

Его взору открылось невероятное зрелище. На каменистой, лишенной каких-либо признаков растительности почве лежало множество распластанных тел вперемежку с истерзанными тушами животных. Внезапно Антигон заметил внизу слабое движение. Многие вяло, без единого слова поднимались и шли к выходу из ущелья, где уже стояли предводители мятежников.

Несмотря на измученный вид, они никак не походили на людей, терзаемых голодом или жаждой. Спендий был худощав, жилист, светловолос и походил на ястреба. Антигон, правда, тут же вспомнил, что эта хищная птица обычно улетала при появлении орла. Невысокий коренастый человек с непрерывно подрагивающим левым глазом был, по-видимому, Авдаридом из Галлии. Лоб Зарзаса был перевязан куском окровавленной ткани, концы которой болтались на плечах, как головы забитых кур. Сзади стояло еще семь наемников — трое ливийцев, ибер, сикелиот, египтянин и галл. За ними на расстоянии полета стрелы уже теснились поднявшиеся из ущелья наемники с окровавленными ртами и покрытыми запекшейся кровью подбородками. В голове Антигона загремели барабаны, сердце сжалось, толстый распухший язык еле ворочался в пересохшем рту.

Воины Гамилькара знали грека в лицо и потому спокойно пропустили его к своему стратегу. Еще издали Антигон услышал позвякивание его серег, а затем сильный уверенный голос:

— Вот мои условия! Хотите принимайте, хотите — нет. Я отберу десять заложников и позволю остальным без оружия, в одних хитонах, с поднятыми руками покинуть ущелье.

Трое предводителей мятежников что-то лихорадочно зашептали друг другу. Это продолжалось несколько минут, и наконец Спендий взмахнул почерневшей от грязи ладонью и с каким-то железным лязгом в голосе бросил;

— У нас нет выбора! Мы принимаем твои условия, Барка!

Лицо Гамилькара не выражало ничего, кроме отвращения и усталости. Он вежливо улыбнулся и вдруг стремительно выбросил вперед палец с перстнем, украшенным оттиском государственной печати Карт-Хадашта:

— Тогда я выбираю вас!

Никак не ожидавшие такого решения предводители мятежников даже застыли от неожиданности. Им тут же завернули руки за спину и поволокли в лагерь.

Ничего не знавшие об условиях Гамилькара остальные наемники, видя, что их вождей куда-то повели, начали кричать, дергаться и колотить себя в тощие груди. У многих с губ потекла кровавая пена. Многоголосый пронзительный крик заставил Антигона отшатнуться, и в этот миг воздух задрожал от сотен стрел, выпущенных лучниками-гетулами. Вперемешку с ними летели пущенные балеарскими пращниками свинцовые шары. Ряды наемников сразу же поредели. Тем не менее они продолжали напирать, выставив перед собой копья, обнажая на ходу мечи и потрясая секирами. Антигон отвернулся, не желая видеть горы трупов, безумные глаза и оскаленные зубы. Гамилькар молча отстранил его, надвинул поглубже кругловерхий, похожий на перевернутый котел шлем и вскинул меч.

Антигон, спотыкаясь, побрел прочь. Напоследок он оглянулся и увидел, как наемники

валятся вниз по откосу, поднимая тучи щебня и камней. В лагере он узнал, что под конец в ущелье пустили сто слонов с заостренными бивнями, кинжалами в наколенниках и подвешенными к хоботам на кожаных кольцах тесаками. После них внизу осталась лишь огромная гора растерзанных и раздавленных тел. Затем настал черед стервятников.

Антигон со стоном медленно опустился на колени, закрыл глаза и пожелал только одного — оказаться в каком-нибудь другом времени.

Ночи с Тзуниро вернули его к жизни. Уже на четвертое утро он проснулся бодрым и веселым. Правда, его очень сильно раздражал переполненный город — после бойни в ущелье он не мог видеть большого скопления людей в одном месте. Но пока ливийцы и наемники во главе с Матосом удерживали Гиппон, Утику и Тунет, жители предместий предпочитали отсиживаться за неприступными стенами Карт-Хадашта.

Это неожиданно привело к хорошему результату. Поселяне, поставившие кожаные палатки и деревянные хижины возле роскошных домов Мегары, постепенно начали оказывать влияние на решения Совета. Теперь даже «старики» понимали, что народом, которому предоставлены определенные права, гораздо легче управлять. Они уже не собирались полностью опустошать ливийские земли, ибо это могло вызвать в Карт-Хадаште голод. Ганнон и его приверженцы осознали, что ливийцам не нужно давать повода люто ненавидеть город и желать его полного разрушения.

В начале лета Гамилькар отдал десятерых заложников второму стратегу, обязав его продолжать осаду Тунета, и вернулся в город с целью устроить свадьбу Сапанибал с Гадзрубалом Красивым. Праздник совпал с отъездом Антигона в Александрию.

Путешествие оказалось довольно приятным. Во время долгого плавания вверх по Нилу Тзуниро по ночам изливала Антигону свою тоску по усыпанному крупными звездами южному небу и ласково ерошила волосы на его груди. Мемнона мучили смутные воспоминания о матери и неказистых домах Канопоса, но при виде их призраки прошлого сразу же исчезли из его памяти.

Изготовленные Тзуниро благовония приносили хороший доход. Антигону после долгих переговоров удалось убедить Фриниха сделать его посредником в Александрии некоего афинянина Аристарха. Аристон устраивал набеги на пляжи и отмели и завел дружбу с бродячими собаками, кошками и тремя обитавшими в одном из заброшенных притоков Нила старыми беззубыми крокодилами. Перед отъездом Антигон поручил двум зодчим построить на окраине столицы государства Лагидов [117] дом и в дальнейшем получать деньги и указания непосредственно от Аристарха.

117

Лагиды — второе наименование династии Птолемеев, идущее от отца Птолемея I Лага.

Только поздней осенью их корабль приблизился к Карт-Хадашту. Перед заходом в гавань матросы сбросили за борт завернутый в парусину труп умершего накануне старого капитана Хирама. Его место занял Мастанабал, которого Антигон попросил подобрать хорошего кормчего.

Ветер надул паруса, судно накренилось, но Мастанабал опытной рукой вывернул его из волн. Антигон оглянулся и увидел, что из-за горизонта вынырнули четыре черные точки, быстро принявшие очертания кораблей. Они так стремительно неслись по морю, словно пытались догнать «Порывы Западного Ветра». Их весла мерно опускались в воду, выбрасывая клочья пены. На палубе первого судна стоял невысокий лысый человек в белой шерстяной тоге. Антигон понял, что в Карт-Хадашт направляется римское посольство.