Ганнибал
Шрифт:
Прежде всего диктатор решил заняться укреплением религиозного духа своих граждан. Открывая первое же заседание сената, Фабий не преминул напомнить присутствующим, что Фламиния погубила не столько неосторожность, сколько пренебрежительное равнодушие к предзнаменованиям. Действительно, покойный консул не раз и не два демонстрировал опасное вольнодумство. Почему накануне Тразименского сражения он отмахнулся от примет, которые с легкостью мог расшифровать любой порядочный римлянин, узрев в них перст судьбы? Когда ему доложили, что никак не удается вырвать из земли древко знамени, он приказал… выкопать его лопатой! А тот случай, когда под ним споткнулся конь, сбросив седока на землю? Он и на это не обратил внимания! Поэтому, делал вывод Фабий, пора срочно мириться с богами. Консультация с Сивиллиными книгами подсказала: надо возобновить обет богу Марсу и построить новый храм в честь Венеры Эрицинской. Так и поступили, причем храм диктатор освятил лично, подчеркнув высокое значение этого действа. Рим как бы призывал себе в покровительницы богиню города Эрика, чье святилище римская армия доблестно защищала во время Сицилийской войны. Наконец, верховный понтифик Л. Корнелий Лентул принес от имени народа обет, именуемый Ver sacrum — «весной священной», полный текст которого сохранил для нас Тит Ливий (XXII, 10, 2–6). Смысл этого оригинального изобретения древнеримской религии заключался в следующем. Если просьба, обращенная к богам — в данном случае спасение Рима и победа над Карфагеном, — сбудется в определенный срок, то в благодарность в жертву богам надлежит принести всех первенцев, которые родятся ближайшей весной [65] .
65
Обет этот 23 г. спустя выполнил Публий Сципион, победитель Ганнибала.
66
Речь идет о сожжении детей. Обряд этот назывался молк, отсюда Молох Библии. Место сожжения именовалось тофетом. Сейчас раскопано много тофетов.
После этого Фабий сосредоточил внимание на решении вопросов военной стратегии. С согласия сената он набрал два новых легиона, разместив их в Тибуре (ныне Тиволи), неподалеку от Рима. Затем он отправился навстречу с войском Сервилия и в Нарнии принял командование еще двумя консульскими легионами. Отсюда он двинулся к югу, по пути прихватил тибурских новобранцев, вышел через Пренесту (ныне Палестрина) на Латинскую дорогу и повел объединенное войско к Апулии. Еще одно нелегкое решение, принятое Фабием до того, как он начал проводить в жизнь свою знаменитую политику «затягивания», наряду с последней свидетельствует, что диктатор меньше всего опасался прослыть непопулярным в широких массах. Он приказал (Тит Ливий, XXII, 11, 4–5) всем жителям селений и незащищенных городов покинуть свои дома, собрал их в особые отряды, но главное — потребовал неукоснительного применения тактики «выжженной земли» повсюду, где ожидалось появление армии Ганнибала.
По прибытии в Апулию Фабий обосновался в Эклах (Троя), неподалеку от карфагенского лагеря, разбитого в Вибинии (ныне Бовино). От боя, который пытался навязать ему Ганнибал, диктатор уклонился. Вскоре пунийская армия снялась с места, а следом за ней выступили в поход и римляне, которые отныне старались не упускать вражеское войско из виду, однако соблюдали между ним и собой определенную дистанцию, для чего главнокомандующему требовалось немалое хладнокровие, ибо провокации со стороны карфагенян не прекращались. Сегодня нелегко с точностью восстановить, каким маршрутом двигались те и другие, изображая игру в «догонялки», известно лишь, что протекала эта игра в основном на землях самнитов, лишь иногда захватывая территорию Кампании (G. Alvisi, 1974, pp. 292–313). Ганнибал разорил Беневент, захватил Телезию, а затем через кампанский город Калы направился к северу, в долину реки Вультурн. Здесь, в сердце одного из богатейших сельскохозяйственных районов Италии, начиналось царство фалернского вина, уже тогда считавшегося одним из лучших. И здесь диктатору пришлось проявить выдержку, достойную античного героя, ибо ему стоило невероятного труда не отказаться от ранее избранной тактики и не позволить своему начальнику конницы Муницию ее нарушить. Он по-прежнему продолжал следовать параллельным с Ганнибалом курсом, наблюдая за его войском издали и искусно уходя от столкновений, но охотно нападая на отдельные группы вражеских солдат, в поисках добычи рискнувших слишком далеко оторваться от своих. Мог ли он оставаться беспристрастным зрителем, когда с вершины Массика [67] видел дым от пожаров горящих повсюду деревень, когда осенью в сезон сбора винограда систематически вырубались под корень лозы, составлявшие все достояние римских поселенцев в Кампании? Этого Ганнибалу показалось мало, потому что он придумал, как еще больнее задеть диктатора лично. Узнав от перебежчиков, что именно в этих краях находятся земли, принадлежащие Фабию, он приказал своим солдатам вытоптать и выжечь все окружающие поля, сохранив в неприкосновенности владения римского главнокомандующего. Одновременно он велел распустить слух, что такая странная разборчивость объяснялась тайным сговором Фабия с карфагенянами (Тит Ливий, XXII, 23, 4).
67
Массик — холм в Кампании, славный своим виноградом.
После этого случая Фабию пришлось совсем туго. Не все в Риме понимали, что он не хочет рисковать доверенным ему войском, а в тактике затягивания, которой он продолжал придерживаться, уже готовы были видеть отсутствие воли и чуть ли не трусость. Фабию припомнили даже его детское прозвище — Ovicula — Овечка (Плутарх, «Фабий», 1, 4–5)! Росло недовольство и в армии. Тит Ливий сообщает (XXII, 14), что однажды, когда римские солдаты вступили в разоренную карфагенянами Синуэссу, в их рядах едва не вспыхнул бунт, подогреваемый зажигательными речами Муниция. Но наконец и Фабий решил, что пора воспользоваться плодами своего долготерпения. Стояла уже осень 217 года. От одного из шпионов диктатор узнал, что Ганнибал намеревается переправиться на зимовку в Пулы, прихватив всю богатую добычу, награбленную за лето. Фабий немедленно занял город Казилин, расположенный неподалеку от Капуи, перекрыв тем самым проход через долину Вультурна. Одновременно он отправил Муниция к северу от Синуэссы, поручив вести пристальное наблюдение за Аппиевой дорогой. Теперь Ганнибалу, чтобы выбраться из Кампании, оставалось лишь пробираться узкой долиной Калликулы, речки, что протекала севернее Кал. Сюда-то и привел Фабий свои войска. Четыре тысячи всадников засели в долине, а диктатор с основными силами занял подступающий к ней холм. Эту хитрость Ганнибал разгадал очень быстро и придумал, как выбраться из ловушки, использовав уловку, к которой, возможно, уже прибегал при переходе через Альпы. По его поручению Гасдрубал приказал своим воинам собрать как можно больше хвороста, из которого карфагеняне наделали вязанок, а вязанки прикрепили к рогам двух тысяч быков, захваченных в окрестных деревнях в качестве трофея. Перед самым рассветом солдаты подожгли привязанный к коровьим рогам хворост и погнали стадо к окружавшим долину холмам. Римские солдаты, охранявшие долину, при виде светящихся в ночи огней немедленно снялись с места и устремились за ними вслед. Путь был свободен. Пуническая армия беспрепятственно миновала его самый опасный участок [68] .
68
Согласно Ливию и Плутарху, дело обстояло несколько иначе. Ганнибал едва не попал в ловушку, ибо проводник, не поняв его пунийского произношения, вывел его не к Касину, как он приказал, а к Казилину. За это Ганнибал распял его на кресте. Пунийцы оказались запертыми — единственный выход блокировали римляне. Но Ганнибал и тут не растерялся. Ночью он пустил на римлян стадо быков с хворостом на рогах. Животные, начав гореть заживо, обезумели и понеслись вперед. Думая, что на них несется огромное войско, сторожащие проходы римляне отступили (Ливий, XXII, 13–16; Плутарх, «Фабий», 6–7).
Двигаясь к Пулам, Ганнибал сделал крюк и свернул в область, населенную пелигнами, что на севере самнитских земель. Для зимовки он выбрал небольшой городок Гереоний, расположенный в долине Фортора и покинутый своими обитателями. Этому городку
69
Более вероятно, что Ганнибал втянул Минуция в битву, а потом отступил, чтобы внушить ему, что он одержал победу.
Немедленно активизировалась группировка, добивавшаяся для Муниция равных с Фабием полномочий. Перед горожанами выступил с речью народный трибун Марк Метилий, потребовавший проведения плебисцита по предоставлению начальнику конницы таких же прав, какими пользовался диктатор. В сенате, действовавшем, судя по всему, в полном согласии с Фабием, рассудили, что пора заканчивать эти политические игры и возвращаться к нормальному консульскому управлению. Сервилий, хоть и находился вдали от Рима — как мы вскоре убедимся, он вместе со своим флотом курсировал в это время в заливе Малый Сирт, — но продолжал носить звание консула. Созванные Фабием комиции центурий избрали взамен погибшего Фламиния «консула-суффекта» М. Атилия Регула, одного из сыновей великого Регула, несчастного героя Первой Пунической войны. Однако народная оппозиция не собиралась складывать оружие. Благодаря активному вмешательству Г. Теренция Варрона — человека, о котором у нас еще будет случай рассказать подробнее, — решение плебисцита обрело силу закона. Таким образом, Рим получил сразу двух диктаторов [70] , а вместе с ними — проблему раздела власти. Вернувшись в Пулы, Фабий, признавая право Муниция на самостоятельное командование, согласился и на разделение армии, после чего Муниций отвел свою часть войск и разбил свой отдельный лагерь.
70
Это был беспрецедентный в истории Рима случай — ни до, ни после такого не было.
Сама судьба посылала Ганнибалу шанс испытать безрассудство начальника конницы. Между вражескими лагерями, расположенными недалеко друг от друга, возвышался холм, на который и сделал ставку карфагенский полководец. Безводная и бедная растительностью долина Фортора на первый взгляд казалась плохо приспособленной для устройства засад, однако, внимательно изучив местность, Ганнибал обнаружил здесь несколько достаточно глубоких оврагов и даже пещер. Пять тысяч пехотинцев и пять сотен всадников он разбил на группы по 200–300 человек и приказал им спрятаться в этих оврагах. Ранним утром он повел свою легковооруженную пехоту на вершину холма. Муниций, оценив диспозицию, решил, что без труда одолеет малые силы противника. Первым делом он бросил на штурм холма велитов [71] , затем послал им на подмогу конницу, но, поскольку к карфагенянам подходили все новые и новые подкрепления, он в конце концов повел в атаку оба своих легиона. Тут-то и настал час «засадного полка» Ганнибала. Оказавшись в тылу у римского войска, карфагенские воины принялись крушить их налево и направо. От полного разгрома легионы Муниция спас Фабий, успевший привести им на помощь свои отряды. Ганнибал остановил бой.
71
Легковооруженный воин в Древнем Риме.
И Полибий (III, 105, 8-11), и в еще большей степени Тит Ливий (XXII, 30) заканчивают описание драматических событий лета и осени 217 года, поставивших под угрозу сплоченность Римской республики, на оптимистической ноте. Согласно Титу Ливию, Муниций повел себя после битвы настолько благородно, что добровольно отказался от звания, которого так рьяно добивался, и с почти сыновней почтительностью принес Фабию покаяние. Прекрасно понимая, что Тит Ливий относился к числу восторженных почитателей Фабия, что, кстати сказать, заставило его преуменьшить значение хоть и небольшого, но вполне реального успеха, достигнутого Муницием у стен Гереония (G. Vallet, 1962), мы, тем не менее, обязаны отметить, что урок терпения, преподанный Фабием, его соотечественники усваивали плохо. Народу, ожидавшему от своих полководцев триумфа, выжидательная тактика диктатора не могла не казаться слишком уж серой. Прозвище «Медлитель», в нашем восприятии неразрывно связанное с именем Фабия, никогда не применялось по отношению к Кв. Фабию Максиму при его жизни, оно не стало фамильным именем, прибавляемым к родовому за особые заслуги, да и не могло стать им, ведь для современников Фабия в самом понятии «медлитель» было больше дурного, чем хорошего (R. Rebuffat, 1983). Повествуя о смерти «Медлителя», скончавшегося в 203 году, незадолго до битвы у Замы, Тит Ливий (XXX, 26, 9) приводит слова Энния, в одном лаконичном стихе сумевшего точно определить то особое место, которое принадлежит Фабию в пантеоне римских героев: «Один человек спас нам Республику промедлением». Но «Анналы» Энния вышли в 168 или 167 годах, следовательно, чтобы воздать должное Кв. Максиму Фабию, понадобилась смена двух поколений [72] .
72
Энний был современником событий. Ему было 22 года, когда Фабий стал диктатором. Он служил в римской армии. Поэтому можно сказать, что прозвище Кунктатор дано Фабию современниками и, во всяком случае, в устах некоторых из них оно звучало почетно.
За пределами Италии
Нередко возникает вопрос: мог ли Ганнибал выиграть войну в Италии? При всей его сложности мы, несколько забегая вперед, пожалуй, ответили бы на него так: Ганнибал не мог выиграть войну в Италии, потому что проиграл ее в Испании.
Читатель помнит, что в августе 218 года П. Корнелий Сципион, отказавшись преследовать Ганнибала, пересекшего Рону и двинувшегося к северу, передал оба своих легиона под командование своему брату Гнею с приказом вести их в Испанию. Гней добрался до Эмпорий, где и расположился вместе со своим войском. Организовав ряд рейдов по побережью современной Каталонии, а затем и в глубь полуострова, он, действуя где силой оружия, а где и дипломатией, довольно быстро сумел склонить на свою сторону народы, населявшие северо-восток Испании, от обитавших в предгорьях Пиренеев лацетан до племен, селившихся по северному берегу Эбро (Полибий, III, 76; Тит Ливий, XXI, 60, 1–4). Здесь, как мы помним, оставался Ганнон с войском, оставленным ему Ганнибалом накануне перехода через Пиренеи. Он вышел к местечку Кисса, возможно, в районе современной Лериды и дал римлянам сражение. Сципион его с легкостью выиграл и в числе прочих трофеев завладел добром, которое Ганнибал по пути в Галлию из-за его тяжести оставил здесь на хранение.
Гасдрубал, которому брат поручил охранять испанские владения к югу от Эбро, узнал о поражении Ганнона слишком поздно. Поспешив ему на помощь, он переправился через Эбро, когда битва уже завершилась, и вынужден был довольствоваться нападением на экипажи римских судов, утратившие бдительность. Узнав, что Гн. Сципион отправился устраиваться на зимовку в Тарракон, он занялся укреплением городов, расположенных по южную сторону от Эбро.
В течение зимы 218/17 года Гасдрубал успел привести в боевое состояние 30 имевшихся у него судов и оснастил еще десять. Отправив своего командующего флотом Гимилькона курсировать вдоль побережья, он сушей повел свою армию к Эбро. Карфагенский флот держался вблизи речного устья, когда здесь появились корабли Сципиона, ведомые двумя марсельскими быстроходными судами, служившими им проводниками (Полибий, III, 95–96; Тит Ливий, XXII, 19). Морской бой в устье Эбро обернулся для карфагенян тяжелым поражением. Противник отбил у них 25 судов и мог отныне безраздельно хозяйничать вдоль всего побережья — от Каталонии до испанского Леванта. Одна римская эскадра добралась даже до Ивисы, где к Сципиону явились посланцы балеарцев с просьбой о мире.