Ганс и Грета

Шпильгаген Фридрих

– Еще чортъ не унесъ тебя, Гансъ?

Гансъ, вмсто отвта, сдлалъ низкій книксенъ и преобразилъ свое красивое лицо въ рожу самаго отъявленнаго ханжи.

– Ну, такъ когда же это будетъ, Гансъ? – сказалъ снова булочникъ.

– Тогда, когда вы станете печь самыя большія булки въ околодк, – сказалъ Гансъ и прислъ еще ниже.

Булочникъ бросилъ на него злобный взглядъ, но тутъ подоспли другіе парни и вс направились въ домъ купца. Г. Вейземейеръ послдовалъ за сборщиками и съ кислой миной смотрлъ, потирая руки (желая этимъ выразить свое удовольствіе и гостепріимство), какъ парни укладывали въ мшки со стола провизію, которой было не особенно много.

– Ты останешься у

насъ, Гансъ? – спросилъ г. Вейземейеръ.

– Не думаю, – возразилъ Гансъ, кладя въ мшокъ тощій окорокъ. – Свиньи здсь слишкомъ костлявы.

Съ этими словами грубіянъ перекинулъ свой мшокъ черезъ плечо и, выходя изъ дому, сдлалъ видъ, будто изнемогаетъ подъ тяжестью, что вызвало новый крикъ и смхъ со стороны собравшихся на улиц. Такъ отправились они опять по деревн, изъ дому въ домъ. Толпа, сопровождавшая ихъ, увеличивалась и крикъ и смхъ становились все громче, а прыжки и штуки Ганса все забавне. Когда вс думали, что запасъ его остроумія истощился, онъ вдругъ выкидывалъ новую штуку, еще смшне прежнихъ.

Они обошли всю деревню и на возвратномъ пути уже почти дошли до шинка, какъ вдругъ одинъ изъ парней крикнулъ:

– Теперь пойдемъ къ школьному учителю!

– Да, да, къ школьному учителю! – закричали вс въ одинъ голосъ.

Школьный учитель, онъ же и кистеръ [1] , Зельбицъ получилъ въ приданое за покойной женой клочокъ земли и самъ обработывалъ его, почему и можно было причислить его къ крестьянамъ. Каждый годъ сборщики посещали его наравн съ другими обывателями; но Гансъ, бывшій сильно навесел и, за минуту передъ тмъ, коноводъ веселой комнаніи, вдругъ затихъ и сказалъ серьезно:

[1] церковная должность у протестантов.

– Я не пойду туда.

– Ты долженъ идти, долженъ! – кричали со всхъ сторонъ.

– Не хочу, – сказалъ Гансъ.

– Онъ боится розги учителя! – закричалъ какой-то острякъ.

– Боится своего опекуна! – сказалъ другой.

– Или черныхъ глазъ Греты! – прибавилъ третій.

Гансъ стоялъ, бросая такіе свирпые взгляды на дразнившихъ его, какъ будто ему хотлось поколотить ихъ; вдругъ онъ, однимъ взмахомъ, вскинулъ на плечи полный и тяжелый мшокъ, который было поставилъ передъ собой на землю и сказалъ сквозь зубы:

– Такъ вотъ какъ? Ну, пойдемте!

И съ новымъ шумомъ они повернули въ узкій переулокъ. Справа и слва передъ ними были два пруда – большой и маленькій, а за ними стояло еще нсколько домовъ. Первый былъ домъ школьнаго учителя. Дале позади его, въ сторон отъ деревни, на холм, была церковь, а вблизи ея – кладбище и домъ пастора, осненный высокими липами и тополями. Гансъ, на своихъ длинныхъ ногахъ, такъ быстро шелъ впереди, что другіе только рысью могли поспвать за нимъ. Это еще боле увеличивало всеобщую веселость.

Дочь школьнаго учителя Грета стояла въ саду, прислушиваясь къ шуму; но увидя приближавшуюся буйную толпу, она бросилась въ комнату, гд еще стоялъ накрытый обденный столъ, а отецъ ея, сидя за другимъ столомъ у окна, съ важностью разлиневывалъ толстую книгу.

Школьный учитель былъ пожилой человкъ съ длиннымъ худымъ лицомъ, казавшимся еще длинне отъ его лысой макушки. Его брови были всегда подняты, а углы беззубаго рта опущены, что придавало ему очень строгій и угрюмый видъ, особенно въ настоящую минуту, когда онъ, сердясь на непрошенныхъ посетителей, обратился къ дочери и закричалъ рзкимъ голосомъ:

– Такъ они все таки идутъ сюда? Тунеядцы, пьяницы!

– Да, батюшка, – робко возразила девушка. Она бросила

боязливый взглядъ на столъ, и въ настоящую минуту ей еще тяжеле было смотрть на его бдное убранство; но она не осмлилась сдлать того, что хотла сначала, т. е. попросить отца прибавить еще что-нибудь, нсколько колбасъ или хлъбовъ. Она знала, что строгій отецъ этого не позволитъ.

– Тунеядцы, пьяницы! – повторилъ старикъ, всталъ, захлопнулъ книгу, заткнулъ перо за правое ухо и пошелъ къ двери, чтобы сразу унять пришедшихъ парней. Но если таково было намреніе старика, то онъ жестоко ошибся. Каждый изъ парней въ свое время не рдко чувствовалъ на своей спин трость учителя и это воспоминаніе, вмст съ строгою наружностью старика, сдерживало обыкновенно даже самыхъ дерзкихъ изъ нихъ; но сегодня, подъ предводительствомъ Ганса, они сильно раскутились и хотли доказать, что уже не боятся розги и умютъ вознаградить себя за свой прежній страхъ. Когда г. Зельбицъ появился на порог, раздался оглушительный виватъ: да здравствуетъ господинъ школьный учитель и его дочка Грета! Стоявшіе сзади напирали на переднихъ, такъ что длиннаго Ганса и двухъ другихъ сборщиковъ вмст съ полдюжиною парней почти силой втолкнули въ сни, а изъ сней въ комнату, куда отступилъ поблднвшій г. Зельбицъ. Въ комнат парни набросились на столъ и совали все, что попадалось, въ мшки. Одинъ Гансъ не трогалъ ничего; видъ его былъ очень смшонъ въ эту минуту: отъ женскаго платья, посл прогулки по деревн, остались одни клочья. Онъ стоялъ и пристально смотрлъ на Грету, которая, скрывая свою досаду, смясь и шутя, помогала парнямъ убирать со стола, до тхъ поръ, пока одинъ изъ нихъ не крикнулъ ей:

– Ну, а какъ теб нравится Гансъ, Грета? Вдь хорошъ, не правда ли? – и съ этими словами указалъ на Ганса.

Грета въ первый разъ взглянула на странную фигуру. Улыбка замерла на ея устахъ. Она поблднла, какъ полотно, и съ крикомъ ужаса уронила на полъ хлбъ, который держала въ рукахъ. Гансъ поблднлъ не мене ея, когда она взглянула на него. Глаза его дико вращались, какъ будто онъ боялся, что стны обрушатся на него! Не успла еще Грета придти въ себя отъ ужаса, а испуганный школьный учитель не могъ произнести ни слова, какъ Гансъ бросился изъ комнаты въ сни и на улицу, а за нимъ послдовала и вся буйная толпа. Они широко распахнули дверь. Зельбицъ захлопнулъ ее такъ, что все кругомъ затряслось, потомъ подошелъ къ дочери, которая все еще стояла блдная съ полуоткрытымъ ртомъ и безсильно опущенными руками передъ упавшимъ на полъ хлбомъ, и сказалъ:

– Ну, Грета, вотъ возвратился твой милый Гансъ, хорошо ты его приняла, нечего сказать!

Грета нагнулась, чтобы поднять хлбъ и положить его на столъ. Она ничего не сказала.

Гнвъ старика казалось еще увеличился отъ молчанія дочери.

– Съ сегодняшняго дня ты боле не знакома съ этимъ негодяемъ; не смй говорить съ нимъ ни слова, если онъ вздумаетъ остаться здсь; ни слова, слышишь ли?

– Но, батюшка, – сказала двушка, блдныя щеки которой вдругъ покрылись яркимъ румянцемъ, – вдь вы опекунъ Ганса, онъ родной племянникъ покойной матушки!

– Какъ я сказалъ, такъ и будетъ, – закричалъ старикъ, – мн до него нтъ никакого дла и ты не должна съ нимъ связываться, иначе я тебя и знать не хочу! Понимаешь?

Онъ снялъ домашній сюртукъ, надлъ другой, грубо оттолкнувъ дочь, которая хотла ему помочь въ этомъ, сорвалъ съ гвоздя шляпу съ широкими полями, крикнулъ еще разъ, уже стоя на порог: понимаешь? и вышелъ изъ дому, по дорог къ дому пастора.

Грета, должно быть, слишкомъ хорошо поняла отца, потому что, когда темная фигура его мелькнула подъ окнами, она опустилась на стулъ, подняла кончикъ передника къ глазамъ и горько заплакала.