Ганс и Грета
Шрифт:
Онъ былъ старъ, очень старъ; особенно фундаментъ изъ нетесаннаго булыжника, возвышавшійся со стороны пруда почти на двнадцать футовъ, казалось, уже простоялъ четыре, или пять вковъ, – отчего, конечно, въ немъ появились весьма подозрительныя трещины и щели. Одноэтажный домъ, стоявшій на этомъ почтенномъ фундамент, былъ хотя значительно моложе, но не смотря на то находился еще въ худшемъ состояніи. Тонкія сосновыя балки покачнулись на вс стороны, глина мстами обвалилась, а щели были заткнуты чмъ ни попало, также какъ и разбитыя стекла въ маленькихъ кривыхъ окнахъ. Къ двери вела крутая каменная лстница, а на порог сидло скорчившись нскольйо дтей самаго жалкаго вида. Мальчикъ, лтъ десяти, держалъ на колняхъ маленькое, совершенно нагое
– И вы, должно быть, голодны? – спросилъ Гансъ. Дти ничего не отвчали, будто не стоило труда отвчать утвердительно на подобный вопросъ.
Гансъ своими длинными ногами перешагнулъ черезъ дтей и бросилъ взглядъ въ комнату направо. Она показалась ему меньше, чмъ два года тому назадъ, а между тмъ она вовсе не была загромождена. Въ ней виднлась только кроватка для меньшаго, да охапка соломы для старшихъ и для матери, по крайней мр, кром этого тамъ не было ничего даже мало-мальски похожего на постель. Сверхъ того, въ комнат былъ покачнувшійся столъ, на которомъ стояло тщательно выскобленное глиняное блюдо, да три стула, изъ которыхъ два были опрокинуты. Должно быть, это сдлали дти; они же, вроятно, растаскали по всей комнат солому изъ постели. «Что длать бдняжкамъ отъ скуки?» думалъ Гансъ. На очаг, длавшемъ еще тсне маленькія сни, казалось, уже давно не разводили огня: разбитый коричневый кофейникъ лежалъ среди золы – по случаю совершеннаго прекращения длъ, какъ говорится въ Берлин, подумалъ Гансъ.
Онъ взобрался по узкой, крутой лстниц, которая вела въ комнату на чердакъ. Гнилыя ступени скрипли подъ его тяжестью. На чердак ничего не было видно, кром дыръ въ крыш и осколковъ черепицы, выпавшихъ изъ этихъ дыръ. Въ одномъ углу лежалъ маленькій сломанный самострлъ. Гансъ вспомнилъ, что покойный отецъ сдлалъ эту игрушку для него много лтъ тому назадъ. Дверь въ маленькую комнату подъ крышей была заперта, но Гансъ еще помнилъ секретъ отпирать задвижку безъ ключа, посредствомъ лезвiя ножа, которое просовывалось черезъ узкую щелку. Онъ мальчикомъ, часто упражнялся надъ этимъ въ прежніе годы, когда его семь еще хорошо жилось и мать сохраняла въ этой комнат на зиму плоды и другіе запасы. Посл нсколькихъ попытокъ штука и теперь удалась.
И въ этой комнатк не было ничего, кром довольно большаго, пестро раскрашеннаго шкафа, только оттого оставленнаго тутъ, что онъ былъ прикрпленъ къ стн скобами. Но дверцы его были унесены. Шкафъ былъ, конечно, совершенно пустъ, такъ что не стоило его и запирать. Кром того, въ комнат стояла еще скамейка о трехъ ножкахъ, изъ которыхъ дв тутъ же выпали, когда Гансъ вздумалъ поднять ее. Не удивительно, что она такъ ссохлась: комната была подъ крышей, да къ тому же выходила на юго-западъ, такъ что отъ полудня до вечера солнце припекало тонкую стну чердака и его тусклыя стекла. Окно забухло и большего труда стоило Гансу открыть его, къ ужасу пауковъ, которыхъ такъ давно здсь никто не тревожилъ. Внизу виднлся большой прудъ, уже покрытый тнью, между тмъ какъ солнце, скрывшееся за горами, еще окрашивало небо въ розовый цвтъ. Домовъ деревни уже не было видно. Въ дом школьнаго учителя кто-то двигался; но Гансъ не могъ различить, была-ли то Грета, хотя разстояніе было не велико, и онъ защищалъ рукой глаза отъ ослпительнаго свта. Вдругъ у него потемнло въ глазахъ и въ ушахъ начался такой страшный шумъ, какого онъ никогда не испытывалъ.
– Это отъ пустаго желудка, – сказалъ Гансъ, когда припадокъ миновался, – оставаться здсь, гд даже крысы и мыши не находятъ себ поживы, невозможно!
Онъ вышелъ изъ комнаты и ощупью сталъ спускаться съ лстницы. Въ сняхъ ему встртилась мать дтей, которая воротилась съ работы. Это была смуглая, худая женщина съ ввалившимися глазами; она тотчасъ-же начала жаловаться на свою судьбу, говоря, что вотъ уже два дня не было хлба
К счастью, Гансъ засталъ комнату для прізжихъ почти пустой; только Клаусъ, воротясь изъ поздки по соседнимъ деревнямъ, сидлъ въ углу и длилъ краюшку чернаго хлба съ своими двумя собаками, давая имъ поочередно по кусочку. Клаусъ не былъ особенно сообщителень, а Гансъ вовсе не расположенъ къ разговору. Онъ заказалъ себ на кухн яичницу – свое любимое кушанье.
Довольно было-бы съ него и хлба съ саломъ; но, посл такого несчастнаго дня, онъ чувствовалъ потребность чмъ-нибудь утшить себя и вмст съ тмъ истратить свой капиталъ до послдняго гроша. Зачмъ бренчать этимъ грошамъ въ карман?
Кристель, хозяйская дочь, принесла яичницу и стаканъ пива, поставила ихъ передъ Гансомъ и сла подл него, облокотясь обими руками на столъ. Кристель прежде всегда казалась Гансу хорошенькой двушкой, но съ тхъ поръ, какъ Грета дурно отозвалась о ней, она ему показалась вовсе непривлекательной и его даже разсердило, что она безъ приглашенія подошла къ нему.
– Ну, Гансъ, – сказала Кристель, – какъ идутъ твои дла?
– Отлично, – отвчалъ Гансъ, кладя въ ротъ большой кусокъ яичницы.
– У кого ты теперь? – продолжала спрашивать Кристель.
– У тебя, – отвчалъ Гансъ, препровождая въ ротъ второй кусокъ яичницы.
– Это я вижу.
– Такъ зачмъ же ты спрашиваешь?
– Да такъ! Съ которыхъ это поръ ты такъ возгордился?
– Съ тхъ поръ, какъ ты влюбилась въ мое хорошенькое личико.
– Вотъ какъ! Кто это теб сказалъ?
– Ты сама! Вдь ты глазъ съ меня не сводишь!
– Вотъ что! – сказала Кристель вставая. – Съ чего ты это взялъ? Мы видно не по вкусу г. кавалеру, потому что не носимъ по буднямъ – чулокъ и башмаковъ, какъ учительская Грета, и не прикидываемся такими простушками! Только помни, не все то золото, что блеститъ. Быть ханжей и ловить жениховъ, одно къ другому идетъ, нечего сказать! А кто выходитъ замужъ за Якова Кернера? Не знаешь?
Неужели это правда? Вчера вечеромъ, Грета была такая странная, совсмъ не такая какъ всегда. А сегодняшнее приглашеніе Кернера поступить къ нему въ работники? Конечно, когда предстоитъ выборъ между господиномъ и слугой, то выбираютъ не слугу. Правда Грета общала ему, когда онъ шелъ въ солдаты, что она никогда не выйдетъ замужъ за другаго; – лучше ей лежать мертвой на дн пруда; – но въ два года много воды утекло! Тутъ Гансъ сдлалъ легкій обзоръ своей жизни за эти два года, изъ котораго можно было заключить, что верность для солдата боле или мене пустое слово, но это совсмъ другое дло, продолжалъ философствовать Гансъ. Никого я такъ не любилъ какъ Грету! И уступить ее этому толстяку? А ведь это непременно случится, если я опять уйду отсюда, Богъ знаетъ на сколько времени. Нетъ этому не бывать; скорее закабалюсь на фабрику, или…
– Здравствуй, Гансъ! – произнесъ густой голосъ.
Гансъ поднялъ голову, которую подпиралъ рукой, и увидалъ булочника Гейнца въ дверяхъ.
– Здравствуйте, отвечалъ Гансъ.
– Ну, Гансъ, какъ идутъ дла? – спросилъ булочникъ, совершенно такъ, какъ передъ тъмъ спрашивала Кристель.
– Отлично! – отвчалъ Гансъ совершенно такъ, какъ отвчалъ передъ тмъ двушк.
Толстыя губы булочника насмшливо искривились. Онъ слъ на стулъ, съ котораго только-что встала Кристель, положилъ локти на столъ, сложилъ руки и медленно ска¬залъ, крутя большіе пальцы рукъ одинъ вокругъ другаго: