Ганс и Грета

Шпильгаген Фридрих

Гансъ съ такимъ удивленіемъ смотрлъ вслдъ старику, что ему, противъ обыкновенія, даже не пришла на умъ его обычная мысль при подобныхъ случаяхъ. Онъ

впрочемъ никогда и не приводилъ ее въ исполненіе, – мысль порядкомъ отколотить лсничаго за его грубость.

– Ну, убрался старый дуракъ, – сказалъ Гансъ и ршился о немъ больше не думать.

Но въ то время, какъ онъ срубалъ толстые пни, ему невольно приходили на умъ странные слова старика. Что случилось въ эти дв недли? И зачмъ онъ упомянулъ, что еще хорошо помнитъ звукъ отцовской винтовки? А кстати, гд бы она могла быть теперь? Это была прекрасная дорогая винтовка; – отецъ, извстный во всемъ околодк за лучшаго стрлка, выигралъ ее въ боле счастливые годы на одной стрльб въ цль. Онъ гордился этой винтовкой

и она всегда у него висла на почетномъ мст. Когда Гансу однажды вздумалось снять ее со стны и поиграть съ ней, отецъ поколотилъ его, единственный разъ въ своей жизни, на сколько помнилъ Гансъ. Когда, впослдствіи, отца заподозрили въ браконьерств и все строже и строже преслдовали, въ одинъ прекрасный день винтовка пропала со всми принадлежностями и боле не появлялась. Онъ показывалъ на слдствіи, что продалъ ее, потомъ, что бросилъ ее въ прудъ, наконецъ, что чортъ унесъ ее. Всякая надежда добиться отъ старика правды была потеряна, тмъ боле, что онъ вслдствіе пьянства, былъ признанъ неподлежащимъ суду. Когда онъ вскор посл этого умеръ и надъ его имніемъ учредили конкурсъ, стали снова искать драгоценную винтовку и опять не нашли. И Ганса привели къ присяг, но онъ могъ только показать одно, и говорить правду; что онъ также мало знаетъ, куда длось ружье, какъ и вс другіе. Этому не поврили, и староста при этомъ сказалъ, что

яблочко не далеко падаетъ отъ яблони. Гансъ, вполн увренный въ своей невинности, не обратилъ на это вниманiя; скоро посл этого, его взяли въ солдаты, и исторія о ружь совершенно изгладилась изъ его памяти до той самой минуты, когда ему такъ странно сегодня напомнили о ней. «Что хочетъ сказать лсничій?» – повторялъ Гансъ цлый день. Сегодня, чаще обыкновеннаго, онъ отрывался отъ работы, и, держа въ рукахъ занесенный топоръ, постоянно задавалъ себ вопросъ: «Что хочетъ лсничій этимъ сказать?»

Но уже на возвратномъ пути въ деревню, смыслъ загадочныхъ словъ сталъ для него ясенъ.

Именно, когда Гансъ прозжалъ по лощин, гд дождь и колеса повозокъ впродолженіе столтій избороздили глубокими колеями голые камни, ему повстрчался Клаусъ, взбиравшійся на гору съ своею телжкою, запряженною собаками. Старикъ слъ въ пустую телжку и Гансу стало жаль бдныхъ животныхъ, которыя, не смотря на всю свою силу, съ трудомъ взбирались по крутой дорог.

– Ты могъ бы идти и возл нихъ, – сказалъ Гансъ.

– Он ужъ такъ привыкли, – отвчалъ Клаусъ, но все-таки вылзъ изъ своего экипажа и минуту спустя маленькiй, сморщенный, сдой человчекъ очутился передъ Гансомъ и быстро моргая своими лукавыми глазками, спросилъ:

– Ну, Гансъ, какъ твои дла?

– Ничего, хорошо, – отвчалъ Гансъ, удивленный тмъ, что всегда молчаливый старикъ, сегодня повидимому самъ былъ намренъ завести съ нимъ разговоръ. Клаусъ набилъ свою коротенькую трубочку и предложилъ Гансу табаку; тотъ, какъ записной курилыцикъ, съ удовольствіемъ принялъ его.

– Видлъ ты сегодня лсничаго? – спросилъ старикъ кладя на табакъ горящій трутъ и пуская цлое облако дыму.

Этотъ вопросъ снова навелъ Ганса на тему, о которой онъ такъ безплодно размышлялъ цлый день.

Онъ разсказалъ о своей встрч съ г. Бостельманомъ и повторилъ его странныя слова.

– Я теб все объясню, Гансъ, – сказалъ Клаусъ, который все время внимательно слушалъ его, не измняя выраженія своего стараго, морщинистого лица.
– Нсколько времени тому назадъ исчезло изъ лса нсколько оленей, не помченныхъ у Бостельмана, вотъ онъ и думаетъ, что теб извстно гд они, такъ какъ ты сынъ своего отца и получилъ въ наследство его винтовку.

– Чортъ возьми, – нетерпливо закричалъ Гансъ, – и вы твердите тоже! Говорю вамъ, что я также мало знаю, гд отцовская винтовка, какъ ваши собаки.

Клаусъ недоврчиво улыбнулся.

– Я это только такъ сказалъ; вдь я не лсничій, со мной нечего скромничать; старый Клаусъ уметъ молчать. Не разъ обдлывали мы длишки съ твоимъ покойнымъ отцомъ; многое могли бы разсказать мои собаки и телжка, а впрочемъ длай какъ знаешь, Гансъ.

Старикъ подозвалъ собакъ, которыя, высунувъ языки, улеглись невдалек, и пошелъ съ

ними въ гору съ быстротою, удивительною въ его лта. Гансъ смотрлъ вслдъ маленькой сдой фигурк и, когда Клаусъ скрылся за соснами, на него нашло такое странное расположеніе духа, что онъ почти бгомъ бросился съ того места, где происходилъ разговоръ съ страннымъ старикомъ.

– Такъ онъ думаетъ, что винтовка у меня, – сказалъ Гансъ про себя. – Они, право кажется, вс съ ума сошли!

Гансъ былъ очень сообщителенъ и поэтому, стоя вечеромъ съ булочникомъ на крыльц, на каменныхъ ступеняхъ котораго булочница и ея три дочери трепали ленъ, онъ не утерплъ, чтобы не разсказать Гейнцу о своей встрч съ лсничимъ. Къ его немалому удивленію и гнву, хозяинъ засмеялся такъ же недоверчиво, какъ смеялся давича Клаусъ, и сказалъ улыбаясь:

– Чмъ меньше ты будешь говорить объ этомъ, тмъ лучше, а если теб вздумается продать винтовку, вдь здсь теб нельзя являться съ ней, посл того, какъ ты присягнулъ, что ее у тебя нтъ, – такъ принеси ее ко мне. Я самъ не хожу на охоту съ тхъ поръ какъ поссорился съ Репке, мне все кажется, что онъ нечаянно застрелитъ меня, но мой братъ, живущій въ Мейзебах, желаетъ пріобрсти себе хорошее ружье за недорогую цену, а ты, вроятно, при теперешнихъ обстоятельствахъ не станешь дорожиться.

– Какъ-же, – сказала старшая дочь Гейнца, которая отдыхала отъ работы во время разговора мужчинъ. – Гансъ важный баринъ, у него вещи все дорогія!

– Вдь я тебе еще ничего не продавалъ, – сказалъ Гансъ.

– Да если бъ ты мн даже хотлъ подарить что-нибудь, то я бы не взяла, – сказала двушка и громко засмеялась.

– Ну, эта за словомъ въ карманъ не ползетъ, – сказалъ улыбаясь булочникъ.

– Потому-то я съ ней не спорю, – возразилъ Гансъ.

Анна была высокая, сильная, красивая двушка, съ прекрасными зубами и срыми смющимися глазами. Гансу не въ первый разъ показалось, что эти глаза смотрли на него благосклонно. Онъ не ошибался, и булочникъ не былъ бы противъ ихъ брака, если бъ они полюбились другъ другу. Гейнцъ былъ зажиточный человкъ, но у него было пятеро детей, и онъ хорошо зналъ цну такихъ рабочихъ рукъ, какъ руки Ганса. Кроме того, Анна, привыкшая поступать во всемъ по своему, уже отказала нсколькимъ женихамъ и не была на столько молода, чтобы быть очень разборчивой. Если Гансъ нравится ей – въ чемъ г. Гейнцъ не сомнвался – и если она нравится Гансу – что еще подлежало сомннію – то онъ, какъ добрый отецъ, можетъ посмотреть сквозь пальцы на нкоторые недостатки жениха, если это будетъ человекъ подходящій.

Не смотря на то, что Гансъ былъ отпущенъ изъ полка съ хорошимъ аттестатомъ и, пока служилъ у булочника, ни въ чемъ не провинился, однако про него шла худая молва. Не могли забыть, что онъ, тотчасъ по возвращеніи, нарядился шутомъ; на него сердились за прибаутки и остроты, на который онъ, правду сказать, не скупился; передавали другъ другу слова г. пастора, который считаетъ несчастьемъ, что такой буйный парень, какъ Гансъ, будетъ коноводомъ молодежи; а когда вчера въ шинк лсничій Бостельманъ сказалъ, что вотъ уже дв недли снова началось браконьерство и въ немъ непремнно долженъ быть замшанъ кто-нибудь изъ деревенскихъ жителей, то собравшіеся вокругъ лсничаго сейчасъ же западозрили Ганса; а староста повторилъ свою обычную пословицу, что яблочко недалеко падаетъ отъ яблони.

Но мастеръ Гейнцъ былъ человкъ опытный и не обращалъ вниманія на сплетни, когда он ему не мшали. Онъ ршилъ, что Гансъ вполне подходящій человкъ для его Анны, и потому сегодня былъ особенно ласковъ съ нимъ и повелъ длинный разговоръ о лс и о пятигодовалой блой лошади, которую онъ купилъ вчера въ Шварценбах, такъ какъ тяжелая работа становится не подъ силу буланому.

Впродолженіе всего этого времени Гансъ стоялъ какъ на угольяхъ; уже пробилъ часъ, когда Грета должна была ожидать его у пруда подъ тополями, и Гансъ боялся, что не застанетъ ее, если еще промедлитъ. Онъ звнулъ раза два, сдлалъ видъ, будто изнемогаетъ отъ усталости, и наконецъ попрощался со всми, не обращая внпманія на насмешки Анны, которая спросила его, не связать ли ему къ Рождеству ночной колпачокъ?