Ганс и Грета

Шпильгаген Фридрих

А вн деревни? Гансъ щелкнулъ пальцами отъ радости, при счастливой мысли, пришедшей ему въ голову. Тамъ стоитъ недавно построенная почтовая станція, которую арендовалъ крестьянинъ изъ другой деревни. Объ Эрнест Репке вообще идетъ худая слава. Говорятъ, что онъ никогда ни съ кмъ честно не разсчитывается; но такого-то человка и надо парню, съ которымъ другіе не хотятъ имть дла.

Разсуждая такимъ образомъ, вышелъ Гансъ изъ деревни и пошелъ не по большой улиц, а сзади деревни, по лугамъ. Потомъ минуя поле, обсаженное молодыми соснами, онъ свернулъ на тропинку прямо къ станціи, которая стояла у самой большой дороги. Это была обширная усадьба. Кром полеваго хозяйства, у Эрнеста Репке еще прежде былъ тутъ

кирпичный заводъ и костомольня, а теперь прибавилась еще почтовая станція. Можетъ быть богатство и вредило этому человеку въ глазахъ другихъ. По крайней мр такъ старался уврить себя Гансъ; но когда онъ вышелъ на большой дворъ, ему вдругъ стало страшно тяжело на сердц. Строенія и полуобнаженныя тополи смотрли мрачно, негостепріимно; изъ длинной трубы костомольни медленно поднимался и разстилался надъ всмъ дворомъ черный дымъ, частью затемняя даже свтъ солнца. На двор не было ни одной живой души; только грязный шпицъ бшено лаялъ на Ганса, пока изъ дверей не показалась безобразная, болзненная на видъ старуха, повязанная платкомъ, и не спросила: что ему надо?

Гансъ сказалъ ей.

– Дло возможное, – сказала женщина; – только мой мужъ ухалъ въ городъ и врядъ ли воротится ране вечера.

– Я подожду его, – сказалъ Гансъ.

– Пожалуй подожди, – сказала женщина и снова скрылась за дверью.

Гансъ отошелъ и слъ подъ навсомъ, гд были сложены сосновыя дрова. На козлахъ лежало полураспиленное бревно, пила стояла возл; точно кто-то убжалъ не кончивъ работы. Такъ это и было, какъ узналъ Гансъ отъ человка, медленно шедшаго по двору съ лоткомъ глины на плечахъ. Г-нъ Репке разсердился на работника за то, что тотъ не довольно скоро пилилъ дрова, и прогналъ его со двора.

«Это кстати», – подумалъ Гансъ, когда человкъ съ лоткомъ скрылся, шаркая ногами.

Но Гансъ все еще не могъ радоваться. Пока онъ сидлъ на колод и смотрлъ на старую кошку, которая, невдалек отъ него, совершенно неподвижно, только слегка двигая кончикомъ хвоста, караулила свою добычу, ему мало по малу припомнились вс разсказы, ходившіе по деревн о г-не Репке – говорили, что онъ женился въ третій разъ и хорошо зналъ, отчего умерли дв его первыя жены, что на усадьб его не совсмъ благополучно: что тамъ часто являются призраки животныхъ, а иногда и людей, умершихъ на вислиц, и оспариваютъ другъ у друга кости, сложенныя въ кучу подъ навсомъ у костомольни. Гансъ боязливо оглянулся. Кошка однимъ прыжкомъ очутилась подъ дровами и до его слуха донесся слабый, боязливый пискъ. При другихъ обстоятельствахъ Гансъ бы посмялся этому, но теперь ему было не до смха, и когда кошка прыгнула, онъ вздрогнулъ всмъ тломъ.

А голодъ все напоминалъ о себ, но Гансъ не хотлъ войти въ домъ и попросить куска хлба.

Онъ взялъ пилу, вложилъ ее въ полураспиленное бревно и распилилъ его на двое. Работа принесла ему облегченіе. Онъ положилъ другое бревно и принялся снова за дло. Все же лучше, чмъ сидть сложа руки и терзаться разными мыслями. Скоро онъ перепилилъ всю четверть сажени, оставленную его предшественникомъ, и такъ какъ ему не хотлось бросить работу только вполовину оконченной, онъ взялъ топоръ, который передъ тмъ вытащилъ изъ колоды, чтобъ ссть на нее, и началъ колоть дрова. Это была не легкая работа, потому что полнья были почти вс сучковатыя; но именно это пришлось по душ Гансу, и самое твердое полно разлеталось въ куски, когда Гансъ, перевернувъ его въ воздух съ воткнутымъ въ него топоромъ, изо всей силы ударялъ имъ о колоду. Во все это время на двор не явилось ни души. Никто, казалось, не любопытствовалъ узнать, кто взялся такъ скоро за дло только-что прогнаннаго работника. «Должно быть, здсь очень привыкли къ шуму!» – думалъ Гансъ.

Онъ принялся за новое полно, оказавшееся упряме всхъ предъидущихъ. Гансу три раза пришлось ударить его

топоромъ, и съ каждымъ разомъ все сильне. При третьемъ удар полно раскололось, но раскололась и ручка топора и лезвее со звономъ упало на землю.

– Это что такое? – спросилъ ворчливый голосъ, какъ разъ сзади Ганса.

Гансъ вздрогнулъ, словно маленькій мальчикъ. Онъ не слыхалъ, чтобы кто-нибудь подошелъ къ нему. Голосъ казалось раздался изъ-подъ земли. Но когда Гансъ оглянулся, передъ нимъ стояло не привидніе, а самъ хозяинъ усадьбы, который повторилъ свой вопросъ.

– Я, право, не виноватъ, – бормоталъ Гансъ.

– Да какой чортъ звалъ тебя въ работники сюда? – сказалъ г-нъ Репке, и при этомъ его маленькіе, зелененькіе глазки бросали на Ганса изъ-подъ нависшихъ бровей свирпые взгляды. – Я не терплю чужихъ людей на своемъ двор. Мн опротивла вся эта крестьянская сволочь! Слышишь-ли?

– Я не глухъ, – сказалъ Гансъ, – а вы кричите довольно громко.

– Убирайся къ чорту!

– Не поклониться ли ему отъ васъ?

– Уйдешь ли ты наконецъ? – пронзительнымъ голосомъ закричалъ старикъ и съ угрозою поднялъ палку.

– Берегитесь, – сказалъ Гансъ. – Вы видите какъ я обращаюсь съ пнями!

Гансъ ногой отбросилъ на нсколько шаговъ отъ себя шпица, который тявкая бросился было на него, и вышелъ со двора той же дорогой, какой пришелъ. Когда онъ опять достигъ молодыхъ сосенъ и убдился, что его никто не видитъ, онъ остановился, какъ человкъ, который что-то позабылъ. Но онъ ничего не позабылъ, а только хотлъ хорошенько раздумать, какъ это все случилось. Но чмъ боле онъ думалъ, тмъ непонятне все это становилось ему. «Должно быть не судьба, – говорилъ онъ про себя, – и не будь Греты, мн бы и горя мало! Боле онъ не былъ въ состояніи думать. Онъ все стоялъ на томъ же мъст и смотрлъ на т же грибы, росшіе между молодыми соснами. Ему казалось, что еще многое надо обсудить. Наконецъ ему пришло на мысль, что у него вроятно оттого такъ пусто въ голов, что онъ весь день ничего не лъ, да еще все посл обда провелъ за такой тяжелой работой.

Со времени окончанія ученія, онъ никогда не вспоминалъ исторію Исава, который за чечевичную похлебку продалъ свое первенство, а теперь эта исторія пришла ему на память. Въ ней ничего нтъ удивительнаго; должно быть, Исавъ былъ очень голоденъ. Если бъ Репке далъ мн кусокъ хлба, вмсто того, чтобъ подчивать меня грубостями, я, кажется, продался бы и ему! Счастье, что я этого не сдълалъ! Гансъ нсколько разъ повторилъ, что это было большое счастіе, и вынулъ часы. Онъ ихъ не завелъ сегодня утромъ, какъ длалъ всегда, и они остановились. «Разв и вы тоже голодны?» спросилъ онъ ихъ и снова засунулъ въ карманъ жилета подъ блузой.

Гансъ пошелъ дале. Какъ утромъ утреннее, такъ теперь вечернее солнце, отбрасывало передъ нимъ его тнь, когда онъ снова дошелъ до луга.

– Какъ можетъ человкъ, у котораго желудокъ совершенно пустъ, отбрасывать тнь? – сказалъ себ Гансъ.

На другомъ конц долины старый глухонмой пастухъ загонялъ стадо. Солнце стояло низко на горизонт; врно было часовъ семь.

– Чортъ возьми, – сказалъ Гансъ, – какъ уже поздно! – и ускорилъ свои шаги, будто промшкалъ и ему было необходимо наверстать потерянное время.

«Не зачмъ мн идти въ шинокъ; вдь я могу поселиться въ своемъ дом; комната на чердак пуста, а оттуда я могу видть по другую сторону пруда Грету, когда она выйдетъ въ садъ. И какъ это мн раньше не пришло въ голову? Словно я безмозглый какой!» Гансъ снова пошелъ быстре, но все держался окраины луга, вблизи деревьевъ, и не повернулъ на большую улицу, но сдлалъ еще обходъ черезъ небольшой лсокъ и поля, чтобы попасть въ маленькій переулокъ, который велъ прямо къ его дому.

Домъ этотъ не отличался ни красотой, ни обширностью, даже сравнительно со скромными требованіями…ской деревни.