Гарь
Шрифт:
А Михалина сидела и наблюдала за дружиной, пока зал совсем не опустел, и она не осталась одна. После всё же не выдержала, пошла к дяде, постучалась в его покои и, получив тихое “да”, проскользнула внутрь. Его комната, как и все остальные в тереме, не особо отличалась богатством убранства: кровать в углу, застелённая оленьей шкурой, большой стол, камин и лампа с тремя свечами под потолком, жутко неудобная, ведь чтобы зажечь свет, приходилось вставать на стул. Слуг дядя не особо жаловал, так что каждый вечер проводил эту изнурительную процедуру сам.
Он сидел за письменным
— Горит Маяк, Лина. Что-то случилось?
Он улыбнулся ей, но как-то странно: словно не ждал её увидеть ещё пару лет, а она, вот, нагрянула.
— Нет, дядя, ничего не случилось. Я просто хотела спросить.
— М, спросить про дальнейшие планы?
Кивнула.
Стул скрипнул. Дядя подошел к окну, за которым виднелось поле, покрытое инеем. Посмотрел туда, а затем снова развернулся к племяннице.
— План такой: мы набираем соратников и идём свергать Баграта.
В первый раз в жизни у Лины мелькнула мысль, что дядя, возможно, не настолько хороший полководец. Либо её держит за дурочку.
Но её нельзя так принижать!
Гордо подняла подбородок, поправила складку на бархатном платье.
— Дядя, но я же понимаю, что у нас всего двести человек! Двести человек, и никто не хочет идти за нами, кроме них, даже с голосом Алеха или с нашим наследством. Все попросту довольствуются тем, что имеют. Они присоединятся к нам, когда мы уже всё сделаем, но до этого ничего делать не хотят. Как это, дядя? Неужели всегда так?
Княжич стоял, внимательно наблюдая за племянницей, расправив плечи, но уже через секунду устало сел на стул, опустив голову на руки. Лина легонько дотронулась до его плеча.
Так она обычно высказывала сочувствие.
— Лина, — сказал дядя. — Послушай, я понимаю, что сейчас этот план кажется безумным, и именно поэтому мы никуда не идём. Сейчас нет, но мы непременно найдём того, кто захочет пойти с нами. Да, Стеван отказался нам помогать, ты увидела это впервые, но я такое слышал уже не раз. М, просто теперь ты знаешь, как оно бывает. Раз за разом, — он вздохнул, — но это не должно быть препятствием для нас. Нам будут отказывать вновь и вновь, и я с Алехом буду ездить, говорить с ними и получать отпор до тех пор, пока не найдем согласия.
Она из всех сил старалась скрыть на своём лице сомнение.
— Дядя, может, мне попробовать поговорить с ними?
— Ну нет. Они нас-то не слушают, неужели прислушаются к девочке, пусть и княжне?
И она снова сдержалась, хотя очень хотела крикнуть: “Что ты такое говоришь? раз я не могу вести переговоры, то зачем я здесь?!”. Кажется, дядя всё угадал в её взгляде, а потому сказал, откинувшись на спинку стула:
— Лина, заботиться об этом — не твоя задача. Совершенно. У меня есть Алех, Никита, Вацлав, Кимр, Жева…
— Жева тоже девушка! — возразила Лина.
— М, не в том дело. Всё равно, девушка ты или нет, Лина, я не говорю про твой пол, я говорю лично про тебя. Не пол, а возраст.
— Мне уже полторы декады
— Не в том дело, — повторил дядя строже. — Я перестал тебя понимать, Лина. Чего ты хочешь? Разве тебе недостаточно того, что у тебя есть? Хороший дом, цель, много красивых платьев. Больше не нужно никуда бежать, неужели ты недовольна?
Она сложила руки на груди. Блеснуло железное кольцо.
— Я просто хочу, чтоб меня принимали всерьез.
Дядя закатил глаза. Совсем не тёмно-зеленые, как у неё, а болотные, цвета тины.
— О Мотылёк! Лина, ты княжна! Понимаешь? Конечно, тебя все принимают всерьез, как иначе?
— Нет, не принимают, дядя. Без тебя они бы меня слушать не стали.
Демонстративно повернувшись к столу и взяв в руки бумагу, он сказал:
— Чтобы тебя слушали, Лина, надо хоть что-нибудь им говорить. М, а теперь прости, мне нужно заняться почтой.
Лина вышла, не попрощавшись.
Вся её суть была скованна льдом, но протяни руку — и всё рухнет, разобьется, станет осколками и порежет всех вокруг.
Она прошла по длинному коридору, спустилась вниз, сняла с вешалки лёгкое пальто, подбитое заячьим пухом, и вышла на улицу, игнорируя вопросы окружающих. Конечно, им было интересно, куда это она направилась, но и пусть себе сидят, ломают голову, чем это занимается их бесценная княжна, всё равно!
Завернула за угол терема, отравилась по тропке в лес. Иней падал с желтой травы, когда Лина задевала её подолом юбки. Из-за мороза каждый выдох превращался в небольшие облачка пара, а уши быстро защипало, и Михалина только пожалела, что не взяла шрем.
Как это глупо — она княжна, а от мороза щиплет уши!
Вошла в лес, тихий, сонный, пахнущий землей и древесиной. Свернула с тропы налево, поднырнула под еловую ветвь, проскользнула между кустами тёрна и оказалась на небольшой полянке с поваленным дубом. Это была её полянка, куда она уходила, когда не могла больше слушать пчелиный гул терема.
А тут было тихо. На дереве можно было сидеть. Собственно, это всё, что можно было делать здесь, но Лине хватало: обычно она сидела тут и думала о всяком, ковыряла мёртвую кору или собирала цветы летом, а потом вешала венки на ветви. Осенью она принесла сюда свои смешные сокровища — осколки самых разных форм и цветов — и могла часами выкладывать из них диковинные узоры, а затем собирать в мешочек и начинать всё заново в следующий раз.
Но сейчас ей не хотелось создавать стеклянные картины, поэтому Лина просто села на поваленный дуб и наблюдала за теремом, как любопытный лесной зверек.
На ветку рядом села синица, встряхнула пёрышками и тут же упорхнула вновь. Лина вздохнула: забыла взять семечки! Ну, в следующий раз.
Из терема вышли несколько дружинников, помахали рукой и отправились запрягать сани. Видимо, поехали в деревню, за продуктами. Или на какое-нибудь дело, разбойничье.
Пнула каблуком камешек. Вот кто они! Князья-разбойники! Как она будет объяснять это народу Папоротников и Цапель? Мы грабили повозки, чтобы выжить, но теперь вернули себе власть и больше не будем? А с другой стороны — что ещё им делать?