Гарь
Шрифт:
Посреди снежной тропы между деревьями стояла собака. Довольно крупная, и сначала Вражка не поняла, в чём дело, а затем, приглядевшись, испугалась.
И этот страх пробрал её до нутра, настолько чистым и острым он был.
Пес был большим, размером с волка, но тощим и поджарым, словно гончая. Глаз у него не было — они поросли кожей такого ярко-алого цвета, словно пёс искупался в крови.
Зверь стоял, низко опустив голову, и с его красных клыков капала такая же красная слюна.
Вражка подавила
От него веяло чем-то неправильным, искаженным. Словно его вовсе не должно было существовать, и он знал это, поэтому и стремился остаться.
Посмотрела на Грана и увидела, что даже он боится. Но баш не замер, нет — он медленно поднял лук и натянул тетиву.
Короткий свист. Красный пёс взвизгнул, как самая обычная собака и упал вниз, но тут же вскочил, хрипя. Стрела торчала у него из горла, фонтаном била кровь, пачкая снег.
Вторая стрела врезалась ему в челюсть и пёс, развернувшись, побежал в чащу. Больше он не издал ни звука.
Ещё минуту длилась тишина — все смотрели на кровавый след. Бледная Овечка повернулась к ним:
— Он видел, куда бежать… Он не наткнулся ни на одно дерево, но у него нет глаз! Как он видел, Гран?
Баш убрал лук.
— Я не знаю.
Анжей тоже повернулся, он был так же бледен, в карих глазах отпечатался испуг и, как показалось Вражке, красные крапинки, словно кровь брызнула и на него.
— Это те самые?
— Да, — ответил Гран.
Он не сводил глаз с лесных массивов, и Вражка, как прилежная ученица, смотрела туда же, но ничего, кроме деревьев и снега, не видела.
— Но я думал, они только… ну, не в Калахуте.
— Ашатон рассказывал, — вставила Вражка. — Про пожары. Если то, что остров Цветов сгорел и то, что Красные Псы теперь и тут, это часть чего-то одного, то возможно, и пожары из-за них тут.
— Значит, Калахут может сгореть?! — воскликнула Овечка. — Гран, он может сгореть?
— Может. Всё может сгореть. Возможно Крылатые мне скажут, что с этим делать. А может и нет.
— Но если он появился здесь… А если тот пёс вернётся и укусит нас?
— То сгорим мы.
— Ладно, поехали дальше, — Анжей пустил оленей рысцой. — Поговорим дома, хватит с меня на сегодня огня.
Дальше они ехали в молчании, внимательно оглядываясь по сторонам. За их спинами солнце тонуло в море, прощаясь последними лучами, а впереди уже навис тёмный купол звёздного неба.
И хотя пёс остался позади, Вражу не покидало чувство беспокойства. Словно под кожу ей набежали муравьи и неприятно щекотали нервы. Живот крутило, и ей всё казалось, что произошло что-то ужасное, хотя ничего, толком-то, и не случилось.
Ну собака, ну огненная. Каких только тварей нет на Калахуте!
И всё же…
Гран сидел напротив,
Хотела было спросить у него про это, не надеясь на ответ, но её прервал испуганный вскрик Овечки. Вскинув голову, Вражка не поняла, что так напугало девушку: лес был таким же, как всегда, как многие-многие километры до этого: чёрные стволы деревьев и снег.
А потом она почувствовала запах и поняла, что это не просто силуэты.
Деревья сгорели.
На их голых, покалеченных стволах не осталось ни одной веточки, а снег был вовсе не белым — он смешался с золой. Сани поехали вперёд с невероятной скоростью — Анжей пустил оленей галопом и ведьме пришлось вцепиться в поручень, чтобы не упасть. Ветер свистел в ушах, а лес не менялся: трупы деревьев могильными камнями росли из земли.
Они выехали на поляну.
— О нет! — крикнула Овечка, и в голосе её было столько отчаяния, что Вражке стало больно. — Нет, нет, нет!
И всё же она снова не могла увидеть того, что так расстроило девушку: не считая какой-то чёрной груды камней, поляна была пуста.
На полной скорости они подъехали к ней. Брат и сестра спрыгнули с саней. Анжей застыл как вкопанный, а Овечка бросилась прямо к камням.
И тут Вражка поняла. Это не камни. Это дом. Сгоревший дом.
— О нет, о нет, — плакала Овечка. Она ступила на балку, и деревяшка с шипением треснула под ботинком.
От дома остался только пол и черные зубья вертикальных балок. Козырёк крыши лежал на земле, повсюду были чёрные деревяшки, и лишь печная труба гордо стояла по центру, как последний воин в павшей армии.
Овечка забралась на уступ, путь ей преграждала балка. Она попыталась было проскользнуть, но останки дома угрожающе заскрипели, и девушка отступила.
— Как же так, — всхлипнула она. — Как же так?!
Вражка не знала, что ответить. Она подошла к Овечке и обняла, гладя её по кудрям. Девушка прижалась к ней и плечи её затряслись, а из глаз полились горячие слёзы. Она что-то бормотала, но слышно было плохо, всё, что могла сделать ведьма — утешать присутствием и бессмысленными фразами.
Анжей сел прям на снег, смотрел отрешенно. Вражка хотела было позвать Грана, но поняла, что баш отсутствует.
Тогда ей пришлось мягко подвести Овечку к брату. Она положила руку мужчине на плечо и тот посмотрел на неё, но не увидел, и снова принялся разглядывать то, что осталось от его дома. На щеках у него блестели светлые полосы, губы задрожали, и вот, он тоже заплакал: тихо, но горько.
— Ох, Анж, — прошептала Овечка, упала на колени и крепко обняла брата за шею.
Так они и сидели, обнявшись, перед мёртвым домом их детства.