Гарь
Шрифт:
Она не знала. Дядя был прав: она вправду про многое не знала и не умела строить долгие планы. Но и он тоже не мог! Шестнадцать зим они бегут по Калахуту, а всё, что у них появилось — двести преданных человек. Не мало, но и не много.
А вот в чём дядя ошибался, так это в том, что она не разговаривала с людьми. Говорила, ещё как, просто они её не слушали. Улыбались, но холодно, и слушали не её, а свои мысли. Она каждый раз спрашивала, что они думаете по такому-то поводу, а они неизменно отвечали, что уже говорили об этом с её дядей, волноваться не о чем.
Она
Маленький отряд скрылся за полем. Ватное небо нависло над головой, хрипло кричали вороны.
Лина потёрла руки, надеясь немного их согреть: так торопилась, что совершенно забыла про варежки.
Из терема послышался приглушённый крик, но княжна не обратила не него особого внимания. Дружинники постоянно ссорились друг с другом и мирились постоянно, очень ярко выражая свои эмоции.
Михалина ярких выражений эмоций не любила. Это всегда казалось дикарством, проявлением слабости и невоспитанности, поэтому она сдерживала себя и даже в минуты отчаяния не позволяла себе сорваться.
Хотя, когда они были-то последний раз, эти минуты? Последние зимы жизнь протекала так спокойно, что почти бессмысленно, и никакого сподвига к восстанию, чтобы там ни говорил дядя, так и не происходило, и княжна в очередной раз поймала себя на ужасающей мысли — а должно ли вообще происходить?.. Попробовала представить себе город Папоротников и Цапель, тонущий в ужасе правления Баграта, но не смогла. Перед внутренним взором была лишь картина столицы, нарисованная маслом на холсте. Спокойная. Туманная. Без ужасов диктатуры.
Наверное, чтобы понять все эти ужасы, надо побывать в эпицентре событий, без этого всякое восстание потеряет искру.
Лина аккуратно опустилась на землю. Её сомнения должен кто-то развеять, ей надо снова поверить в их идею.
И, конечно же, Алех мог помочь.
Его даже не пришлось искать: как только она вышла из леса, то увидела юношу, стоящего на тропке. Его синее пальто ярким пятном выделялось на остальном пейзаже, шальной ветер растрепал тёмные волосы.
Он быстро подошёл к Михалине.
— Моя госпожа! — воскликнул он. — Что вы делали в лесу? Там может быть опасно, там же Совы, волки, разбойники…
От того, что он так волновался, что-то дрогнуло в груди Лины и разлилось теплом, но она не позволила этому отразиться на лице.
— Совы спят днём, волки так близко к жилью не подойдут, а разбойники — это мы.
— Тем не менее это опасно. Вам не стоит ходить одной, мало ли что может случиться, а мы не можем вас потерять. Позвольте проводить вас до дома?
Он подставил локоть и Лина, помешкав, подхватила его по руку. Алех был первым мужчиной в её жизни, обладавший такими красивыми повадками и привычками. Дядя, конечно же, тоже пытался вести себя галантно, но он был скорее воякой, чем кавалером.
Ей было очень приятно идти с ним так, через поле, бок о бок. Она — в чёрном, он — в синем. Очень хотелось, чтобы
— Я видела, что кто-то покинул терем…
— Да, покинули, моя госпожа! Простите, что не доложил вам, это Ньюдг и его ватага, им нужно съездить в Петушки, обменять пушнину на картошку и морковь.
— А что в теплицах?
— В теплицах растёт картофель, да, но на всех не хватит. Голодных ртов всё больше. Княжич Агатощ предложил вырубить часть леса за теремом, чтоб устроить там поле с пшеницей, сейчас думаем над этим вариантом.
Лина затормозила. Её сопровождающий сделал шаг вперёд, но вовремя спохватился и встал, недоумённо глядя на девушку:
— Что-то случилось?
— Да. Сколько мы ещё будем здесь? Поле! Поле — это перспектива на несколько лет. Скажи мне, Алех, неужели все слова о восстании — всего лишь пустой звук?
Глаза юноши загорелись смесью испуга и рвения.
— Никак нет, моя госпожа! Никак нет! Конечно, мы пойдём, но как мы можем идти, когда нас так мало…
— Я больше не желаю этого слышать, — перебила его Лина. — Столько зим только и слышу, что нас мало, что рано или поздно будет достаточно. И я больше не хочу, чтобы ты обсуждал это только с моим дядей. Обсуждай всё планы и со мной тоже!
Она топнула ножкой прежде, чем поняла, что выглядит это будто у капризного ребёнка.
Алех, после секундной заминки, поклонился.
— Конечно, госпожа. Как прикажете.
Она вскинула голову и пошла дальше. Алех шёл рядом.
— Но что мне вам сказать, если помощи и вправду нет? — он смотрел вперёд, а не на неё. — Нам раз за разом отказывают, никто из соседей не проникается страданиями одного города, а нам нечего предложить в ответ! В этом ваш дядя прав. Я бы хотел, чтобы он ошибался, но он прав.
— А сами жители Папоротников?
— Да, мы уже думали поднять восстание изнутри, но опять же: без достойной поддержки извне революцию быстро подавят, а нарушителей казнят. Вот так обстоят дела, госпожа.
Они дошли до ворот терема. Из-за дверей показалось красное лицо Никиты и тут же скрылось вновь.
— Я хочу выпить сбитня, — сказала Лина.
— Как прикажете, госпожа! Пройдёмте в зал.
Михалина собиралась было возразить, что это был не приказ, но передумала.
Они пересекли прихожую, прошли по широкому коридору и вышли в столовую. Пахло супом и горящими дровами.
Алех жестом пригласил Лину сесть на своё обычное место, за княжеский стол, а сам побежал на кухню общаться с поварами. Девушка сидела в ожидании, оглядывала стены, состоящие из крупных брёвен и украшенные незамысловатыми гобеленами; четыре огромных стола, за которыми обедали все обитатели терема; тяжёлые свинцовые подсвечники и гигантский камин, обогревающий всю шайку тёмными вечерами.
Алех вернулся быстро, держа в руках две совершенно неэлегантные кружки со сбитнем, каждая размером с человеческую голову. Поставил одну перед княжной, вторую оставил при себе.