Гараж. Автобиография семьи
Шрифт:
Из бардачка Александра Ширвиндта
Нужно было летом перегнать машину на дачу, и в течение месяца в семье шла бойня. Я бился, орал: «С моей ранней вставаемостью я могу проехать в четыре утра по пустому городу». Ничего не вышло: перегнал внук, а я сидел рядом. Единственное, куда мне разрешают ездить, – это в «Пятёрочку»: от дачи 323 метра по посёлку и потом 20 метров по дорожке к магазину. Такую ездку мне разрешают только потому, что Наталия Николаевна не может дотащить в гору эту «изжогу».
Выезд из гаража
«Я –
Александр Ширвиндт
Я в маразме, но в светлом. В чём маразм? Начинаешь что-то вякать и забываешь, с чего начал, зачем начал. И думаешь, как бы поинтеллигентнее закончить.
Когда правнучка Элла была ещё трёхлетней, мы с ней вместе делали на даче бусы из желудей. Проткнуть жёлудь у меня никак не получалось.
– Иголка тупая! – говорю.
– Да нет, это не иголка тупая, – возражает она, – а просто ты старый.
В спектакле «Орнифль» был такой текст: «Господь отворачивается от людей старше 60-ти». Поиграли-поиграли, я начал говорить: «Господь отворачивается от людей старше 70-ти». Потом переделал на «старше 80-ти». Я понял, что конца этому не видно, и спектакль сняли с репертуара.
Стариков сыграть легче, чем молодых. Мы с Андреем Мироновым ставили спектакль «Маленькие комедии большого дома». В последней из его новелл – «Пой, ласточка, пой», – действие которой происходило в ЖЭКе, играл Тусузов. Ему тогда было за 80. На репетициях он выходил и подыгрывал, показывая, что он несвежий.
– Егор, дорогой, – говорили мы ему, – ради бога, не играй старость, достаточно и твоей.
Вообще старость – это потеря возможности профессиональной деятельности. Пора уже сажать брюкву.
Раздражает невозможность двигать членами. В хорошем смысле. Левой коленке пошел 90-й год. Представляешь себе, сколько она прошла. У правой пробег меньше, так как встаю я всегда с левой ноги. Вообще, они сговорились и сказали мне: «А не пошёл бы ты…»
Несколько лет назад был вечер памяти Булата Окуджавы в Концертном зале имени Чайковского. Я по соседству, в Театре сатиры, играл спектакль, поэтому появился на сцене позже всех. Ведущий этого вечера – Дмитрий Быков – перед моим выходом произнёс:
– Я получал всё время эсэмэски: придёт – не придёт. В то, что придёт, верила только Ольга Окуджава, которая сказала: «Если Ширвиндт обещал, он будет».
Я вышел к микрофону:
– Что значит «придёт – не придёт»? Дойдёт или не дойдёт.
Театр сатиры находится в здании бывшего цирка. Под куполом, куда ведёт винтовая лестница, соорудили малую сцену. Валентин Плучек велел её как-то назвать, и я придумал «Чердак Сатиры». Там идут малогабаритные спектакли. Я давно не могу туда подняться. Мне как худруку все спектакли показывали внизу, а потом шли наверх. Вера Кузьминична Васильева в 97 лет поднималась туда и играла автобиографический спектакль «Вера» два с лишним часа.
В спектакле «Где мы?» старый персонаж, которого я играю, может быть с палкой. Спектакль длится два часа сорок минут. Задача – доиграть до конца. Получаешь удовольствие, когда он заканчивается. И всё же… Фраза: «Работа – лучшее лекарство от всех бед» – очень точная. Я еле выхожу на сцену – с палкой, сопливый, без голоса. Но там об этом забываю. Реакция зрителей одинаковая: «Смотри, он ещё ходит!», «Боже мой, он даже говорит!». А пресса пишет: «Посвежевший Ширвиндт не выглядит на свои 89 лет – ему смело можно дать 88».
Ален Делон дальновидно поселился в Швейцарии, где разрешена эвтаназия, и объявил о своём решении в случае чего воспользоваться этим правом. Я, будучи старше на год, хорошо его понимаю. Пройдя пики славы и преклонения, оказаться стариком, вызывающим усталое сострадание, и стать обузой близким и самому себе – невыносимо. Самоубийство – порыв. Эвтаназия – потеря последнего аргумента для существования.
Очень хочется душевного покоя. Классик сказал: «Покой нам только снится». Но он уже и не снится даже. Уже
Кто-то из журналистов спросил: «Какие перемены произошли в вашей жизни в последнее время?» Ответил: «В моём возрасте лучше без перемен».
Существуют бетономешалки – автомобили с вращающейся цистерной для перевозки раствора с цементом. Я могу сравнить себя с такой цистерной. Я – ржавая бочка, в которой что-то крутится, чтобы не затвердеть. Сейчас подыскивают отечественные комплектующие для моего организма.
В силу того, что я оказался самым старым, ко мне часто обращаются с просьбами посетить мероприятия в память об ушедших. Раньше говорили витиевато, стесняясь, а сейчас прямым текстом: «Завтра исполнилось бы 150 лет Финкельштейну. Вы один остались живой. Если вам нетрудно…» И я прусь. Хотя Финкельштейна не знал.
Ровесники стареют, мало соображают, мрут. Недавно справляли 85-летие Юлика Кима. Пришли все оставшиеся – кто на палке, кто на костылях, кто на гитару опирается. Их вывозили, выносили, и только Юлик молодой.
К 85-летию Юрия Роста я записал видеопоздравление, которое показали на праздновании в Доме актёра:
Ну что, друзья, совсем не просто,Шагая весело к погосту,Нарваться на рожденье РостаИ что-то мямлить в виде тоста.Это стихи. Хорошие, потому что на Роста масса хороших рифм. Но суть не в этом. Суть в том, что он супермен и всё делает для того, чтобы друзьям было лучше. Что трудно, поскольку друзья всё дохлее и дохлее. Например, Юрий Михайлович приехал к нам на дачу на мотоцикле. В 80 с лишним лет попытаться на мотоцикле, которому не меньше, чем водителю, по гравию приползти – это нужно иметь какое титаническое снисхождение к друзьям! Прелесть в том, что всё это не для себя. У него не видит левый глаз, а у меня правый. У него не слышит правое ухо, а у меня левое. И он всё делает для того, чтобы вскладчину мы были совершенно полноценные ясновидящие и хорошо слышащие ребята. Он гонит на белых грибах хреновуху – можно ох… Можно сойти с ума. Но уже не принимает организм. Да ещё после хреновухи не поедешь на мотоцикле. Дорогой Юра! И дальше делись всем, что у тебя осталось ещё полуживого. Я всё время читаю о загадочном мужском тестостероне (он для детей и для удовольствия). Не знаю, какой у тебя запас тестостерона, но уверен, если понадобится, ты разбросаешь эту живительную влагу (или что это – микробы, бактерии?), чтобы нам в полной мере, по-мужски, провести остаток нашей совместной интеллигентной, резкой и очень-очень трудной, но единственной жизни. Держись! Приезжай на мопеде!
В гараже
«Ужас биографии»
Н.Б.: Из наших друзей не водили машину Марк Захаров, Михаил Козаков и Аркадий Арканов. А из жён, наоборот, за рулём ездили супруга Державина Нина, Гердта – Таня, Рязанова – Эмма, Окуджавы – Ольга. Жену Гриши Горина Любу вождению обучала я. Она получила права, но так и не водила. Я была инструктором по вождению автомобиля нескольких человек. Первым учеником стал Миша.
М.Ш.: Моё вождение началось ещё в раннем детстве, когда я ездил с отцом на дачу на нашей «Победе». У неё переключатель указателей поворота располагался на передней панели, очень неудобно, и водителю приходилось тянуться. Я «сидел на мигалке» – включал поворотники. Но как только мы съезжали с шоссе на просёлочную дорогу, отец давал мне порулить. А после восьмого класса я стал отрабатывать водительские навыки уже с мамой. О чём писал в своей книжке.