Гараж. Автобиография семьи
Шрифт:
Н.Б.: С Аксёновым мы жили в одном доме на Котельнической набережной. Но я с ним познакомилась ещё до этого – его первой женой была моя одноклассница Кира Менделева.
А.Ш.: В журнале «Знамя» лет десять назад было опубликовано письмо Зямы Гердта Аксёновым, написанное предположительно в 1982 году, в котором он упоминает приход к нам в гости с Беллой Ахмадулиной и Борей Мессерером. Процитирую кусочек.
Из бардачка Александра Ширвиндта
«Дорогие Маечка и Вася!
Так счастливо сложилось, что нам с Таней понадобилась водка с винтом (для подарка, как вы догадываетесь!)
Имея в виду зов в гости к Шурику Ширвиндту на этот вечер, я, естественно, позвал туда и Белочку с Борей. Шурку предупредил, что придём не одни, а приведём пару милых людей, хотя они и из торговой сети. Без паузы он заявил, что любит торговцев гораздо жарче, чем эту сраную элиту…
У Ширвиндта Белочка прочла твоё, Вася, письмо; очень смеялись и грустили».
М.Ш.: Самым читающим человеком в нашей семье считалась моя слепая бабушка. Она ослепла, когда мне было лет пять. А умерла, когда намечалась правнучка. Все эти годы каждый день к нам приходили нанятые старушки, которые читали ей вслух газеты – «Советскую культуру», «Литературку», толстые журналы – «Новый мир», «Знамя», «Москву»… Все их мы выписывали. Однажды бабушкин друг принёс «Архипелаг ГУЛАГ» и сам читал ей. То, что я тогда, лет в тринадцать, услышал, произвело сильнейшее впечатление. Потом, уже в осмысленном возрасте, году в 1980-м, мы с друзьями, сидя втроём ночью на кухне, читали его по очереди вслух.
А.Ш.: Я мог бы быть образованным человеком, если бы не забывал через секунду все приобретённые сведения. Никакого накопления. Ужас биографии. Мои любимые писатели Саша Чёрный, Ильф и Петров, О’Генри и Маркес. Не люблю я Шекспира. До сих пор ведь неизвестно, был Шекспир или нет. У меня такое ощущение, что какие-то десять английских евреев сидели и придумывали «Короля Лира».
Бессмертие – выборочно. Столько талантливых людей канули в Лету. Я случайно отрыл на даче сатирическую книгу конца позапрошлого века «Наши за границей» Николая Лейкина. Он был писателем-юмористом. В его журнале «Осколки» печатался Чехов, которого тот курировал. Он был читаем больше Пушкина, Салтыкова-Щедрина и Чехова. И где сейчас Лейкин? А ведь надеялся. Глупость таланта – верить в это.
«На сына мы орали от безысходности»
А.Ш.: Как-то меня спросили в интервью, влиял ли я на судьбу сына. Ответил, что постоянно влиял, поэтому он делал всё, чтобы это влияние перебороть. И кое-что ему даже удалось. Ещё спросили, ругал ли я его, когда он приносил двойки. Так он ничего другого и не приносил! Миша учился в трёх школах, и нужно было, чтобы он всё-таки переходил из класса в класс. Есть такой анекдот: «Какие самые счастливые годы в вашей жизни?» – «Это те четыре года, когда я учился в третьем классе». Примерно то же происходило с Мишей.
М.Ш.: Родители на меня всегда орали. Особенно отец. Став старше, я понял, что орёт он только на тех, кого любит.
А.Ш.: На сына мы орали от безысходности: «Не надо! Не надо!» Иногда взывали: «Прекрати сейчас же! Опомнись!» Потом опять: «Не надо! Не
М.Ш.: Все дети врут, и за это их наказывают. Все взрослые врут безнаказанно. Проведя целый день во вранье, они приходят домой и начинают орать на детей, которые соврали, что не брали конфету. Мне кажется, любой ребёнок, сидя обиженным в углу, думает: «Вот вырасту и никогда не буду такой сволочью, как мои родители». Но вырастает и становится точно таким же.
А.Ш.: Мишка намного выдержаннее меня. Не открывает пасть по любому поводу. Он пережидает, а значит, умнее. А я дома ору по мелочам. В остальном мы похожи. С возрастом я понял, что суть взаимоотношений с детьми – постоянное умиление их действиями, начиная с первых шагов. Если ото всего отговаривать, то ребёнка можно и потерять. А советы давать бессмысленно, их всё равно никто не слушает.
М.Ш.: Вот один из примеров ора. Мне было лет 16. Грянул мой день рождения. Видно, отец никакого подарка не придумал. Когда я утром проснулся, дома никого не было, а на буфете лежали блок иностранных сигарет и зажигалка. Типа это подарок. Я курил к тому моменту уже лет десять.
А.Ш.: Как только бросил пить, тут же закурил.
М.Ш.: И я решил, что теперь можно курить уже не тайком. Вечером, когда все вернулись, достал сигарету, затянулся и получил – как всегда. То есть подарок не подразумевал, что им можно пользоваться при родителях.
А.Ш.: Много позже дети, молодая шпана – Миша, Денис Евстигнеев, Антон Табаков, – воткнули в рот трубки и ещё начали учить меня, какой табак брать.
М.Ш.: Я завёл трубку из желания курить меньше. Одной мне хватало часа на четыре. С ней ведь надо возиться: пыхнешь пару раз, а она гаснет. Отец подарил мне несколько ключевых трубок. Их нужно иметь много, потому что каждая выкуренная должна отдыхать минимум восемь часов.
А.Ш.: А потом дети договорились – и все бросили.
М.Ш.: И уже я орал на отца, когда он закуривал трубку.
А.Ш.: Постоянно идёт полемика – что печатать на табачных изделиях: какую антирекламу и какие страшные лозунги. Есть старый анекдот, как мужик подходит утром к киоску: «Мне пачку “Мальборо”». Берёт, а на ней написано: «Курение ведёт к импотенции». Он говорит: «Нет, мне, пожалуйста, что-нибудь про рак». Так вот, была полемика, действуют эти надписи на курильщика или нет. Не действуют. Но доходит уже до абсурда. Трубку курят, в общем-то, единицы. Тем более бабы. У меня есть кисет с табаком, где написано, что курение ведёт к недоношенности. И я, очень боясь недоношенности, иногда курю.
Вообще, вожделение и отбрасывание всех норм, которых надо придерживаться в столетнем возрасте, нахально и чревато послевкусием раскаяния. Покурил, выпил – и помираешь. Думаешь: зачем же я веду такой образ жизни? Потом выживаешь, и всё повторяется. Это такая цикличность вожделения и раскаяния.
Выезд из гаража
«Набери побольше дыма и скажи “аптека”»
Михаил Ширвиндт