Гардемарин Ее Величества. Инкарнация
Шрифт:
Здесь следовало бы уточнить курс обучения, но Оля не стала — видимо, чтобы поскорее закончить беседу. Поэтому и представила мне всех троих как-то походя, вскользь — я запомнил только брюнетку — баронессу Фогель.
— Ух ты, — Блондинка смерила меня заинтересованным взглядом. — Острогорский? Уж не тот ли, у которого недавно вышла ссора с графом Ходкевичем?
Теперь разговор не понравился уже мне. Не то, чтоб я чего-то опасался, но обсуждать такие вещи в логове красноперых определенно не стоило.
— Да, я слышала… всякое, — Баронесса хищно улыбнулась,
— И мне хотелось бы поинтересоваться, кто разносит эти сплетни, — послышался недовольный голос.
За спинами девушек стоял мой старый знакомый паж Саша, он же сиятельный граф Ходкевич собственной персоной.
— Ой, — расплылась в глупой улыбке блондинка. — А мы тут…
Оля едва слышно вздохнула. Видимо, бестолковое трио уже не раз устраивало подобные представления. В свое время я сам встречался с такими девицами. И обычные сплетницы были не худшей их разновидностью: некоторые буквально видели своим долгом разжигать скандалы, а устроить дуэль прямо на балу для них считалось высшим пилотажем.
— А вы тут болтали, полагаю, — мрачно проговорил Ходкевич и перевел взгляд на меня. — Или это вы, милостивый сударь, позволяете себе…
— Нет. Не имею подобной привычки, знаете ли. И едва ли вы станете обвинять в чем-то мою спутницу. — Я взял Олю под руку. — А значит… На вашем месте я бы, пожалуй, задал пару вопросов друзьям.
Ходкевич вспыхнул и насупился. Видимо, понял намек, но быстро придумать остроумный ответ все-таки не успел. И я тут же воспользовался повисшей паузой, чтобы увести Олю подальше и от него, и от этих… особ.
Бояться мне было нечего, но вряд ли можно придумать что-то хуже, чем устраивать нелепые петушиные бои на потеху курицам. В конце концов, Мещерский позвал меня присмотреть за великой княжной, а не нарываться на очередную дуэль.
Оркестр, расположившийся на небольшом возвышении у противоположной от окон стены, играл уже далеко не первую композицию, однако танцевали пока немногие. По большей части пары возрастом чуть постарше — а молодняк разве что не расталкивал друг друга плечами, чтобы поскорее лицезреть ее высочество.
Но к нам она сама шагнула навстречу. Я уже видел племянницу на фотографиях, где ракурс и ретушь наверняка добавляли ей и роста, и какой-то тяжеловесно-взрослой солидности, однако и вживую она вовсе не казалась девчонкой.
Белокурые волосы Елизаветы чуть потемнели, но так и остались куда больше похожи на шевелюру матери — в девичестве принцессы Анны Каролины Рикке Датской. От которой унаследовала заодно и фигуру: Романовская стать в дочери брата так и не проявилась, и небольшой рост приходилось компенсировать узким кроем бального платья и каблуками. Впрочем, грации Елизавете было не занимать — от забавной детской неуклюжести не осталось и следа.
Передо мной стояла серьезная и уверенная в себе женщина шестнадцати с хвостиком лет от роду. Месяц назад она в одночасье потеряла семью, однако нашла в себе силы не только явиться на прием, но и честно отыгрывать роль важной гостьи,
Молодец, сильная девочка… И совсем уже взрослая.
Дети, особенно чужие, всегда растут быстро. Но я отсутствовал целых десять лет, и в моей памяти Елизавета до сих пор оставалась крохой с косичками, которой единственной позволялось отвлекать дядю от важных государственных дел и часами таскать по восточному крылу Зимнего. Ее черты изменились, но то, что я чувствовал тогда, проникало даже сквозь разделившую пелену времени и смерти, разливая по груди непривычно-странное тепло.
Я на мгновение будто вдруг вернулся в собственное старое тело.
— Я здесь… — сами собой беззвучно прошептали губы. — Лиза, я теперь с тобой.
Но ее высочество, конечно же, не услышала.
— Привет! — поздоровалась она с Олей вполголоса. Но ко мне, конечно же, обратилась в полном соответствии с придворным этикетом. — Доброго дня, милостивый государь!
— Владимир Острогорский. Морской корпус, первый курс. — Я изобразил поклон и осторожно коснулся губами протянутой руки. — Доброго дня, ваше высочество.
— А он ничего, — улыбнулась Елизавета. И вдруг как-то совершенно по-детски взглянула на Олю, сложив брови домиком. — Можно я украду его на один танец?
— Разумеется, ваше высочество! — Перед нами вдруг возник Поплавский, ужом проползший сквозь толпу вокруг. — Тем более, что его благородие курсант остался без пары… Сударыня, вы позволите?
Оля усмехнулась, покачала головой, но возражать все-таки не стала, и через несколько мгновений мы вчетвером присоединились к вальсирующим парам. Теперь, когда подружки не было рядом, Елизавета растеряла большую часть гонора. И вместо положенной в таких случаях светской беседы молчала, разглядывая пуговицы у меня на груди.
— Какие красивые серьги. — Я чуть склонил голову, рассматривая вблизи уже знакомое украшение с фамильным гербом Морозовых. — Мне кажется, или это какой-то символ?
— О нет, Владимир. Ничего особенного.
Елизавета ответила быстро, явно дежурной заученной фразой: истинный смысл золота и бриллиантов предназначался титулованным аристократам и их наследникам, а не каким-то там курсантам из Пятигорска. Однако от моего внимания не ускользнуло, как теплый огонек то ли любопытства, то ли какого-никакого веселья в глазах напротив потух.
Исчез, будто его и вовсе не было. Уж кто-кто, а сама Елизавета точно знала, что означает эта «выставка достижений» — и, похоже, не испытывала никакого восторга по поводу грядущих пересудов в кулуарах.
Морозов, как и раньше, двигался к цели напролом, наплевав на такие мелочи, как чьи-то там чувства.
— У вас… у вас очень сильные пальцы, Владимир. — Елизавета запрокинула голову и чуть нахмурилась. — Все в порядке?
Я не заметил, что стиснул крохотную ручку так, что ногти побелели. Да и выражение лица у меня при этом наверняка было весьма… недоброе. Не то чтобы я не понимал Морозова — еще как понимал, целиком и полностью, но от этого злоба внутри разгоралась только сильнее.